После регистрации брака Арнольд Ильич взял фамилию жены, по его мнению более благозвучную, нежели собственная. Как позднее узнала Эммочка, имя он тоже носил чужое. При рождении его нарекли Арсентием. Став Арнольдом Аланским, стареющий режиссёр обрел второе дыхание. В близких к театру кругах давно поговаривали о том, что товарищ Гулепов творчески иссяк и ничего нового зрителю уже не покажет. Ан не тут-то было! Первым его шагом стало обращение к классике: Чехов, Островский слегка потеснили "Ленина в Октябре", следующим — Эммочка в одной из главных ролей "Вишнёвого сада". Её Аня настолько затмила другие женские персонажи, что люди аплодировали стоя, а фамилия Аланских перешла в разряд особо упоминаемых в связи с молодой восходящей звездой. Арнольд Ильич был лишь посредником, открывшим дарование. Его подобный поворот событий не устраивал категорически. Боясь оказаться потерянным на задворках Мельпомены, он отстранил жену от репетиций, загрузив домашней работой. Эмма не противилась — она жила с уверенностью, что последнее слово всегда должно оставаться за мужем. Ей и в голову не пришло, что благоверный в одночасье поставил крест на талантливой актрисе.
Через какое-то время она забеременела и родила девочку. В память о "Вишнёвом саде" назвала Варенькой. Хотела Аней, но привередливый муж, которого мучили то ли совесть, то ли ревность, настоял на Варе.
Странное ощущение вызывает у людей вид моей больничной палаты, когда они попадают сюда в первый раз. Бонсай на подоконнике, музыкальный центр, правда, без колонок. Зато имеются наушники и пульт управления. Телевизор с видиком. Стопка кассет и дисков. И целая библиотека в шкафчике для медикаментов, если помните, такой высокий, стеклянный, на железных ножках. Вид портят система с капельницей слева, справа — монитор, фиксирующий работу сердца. И я посередине: бледный, худой, улыбающийся. Полумертвец — получеловек. Улыбка вошла в привычку. Я научился держать лицевые мышцы завязанными за ушами бантиком. Даже когда нестерпимо больно. Чтобы не доставали жалостью мои драгоценные посетители. Смешно — медперсонал, которому об ухудшении состояния вопят приборы, начинает метаться вокруг меня со шприцами и растворами, а я лежу и улыбаюсь. Как идиот…
Конечно, отбывать срок в люксовской палате — мечта любого пациента. Мне же всё равно, где умирать. А я умру, я знаю. Не потому, что в поздней стадии лейкоза мало шансов выжить. Я устал бороться и сам хочу, пусть эта мука скорее кончится.
Иногда боль отступает и анализы улучшаются. Тогда меня отпускают домой. Приезжают отец, Лилечка. Отец берет меня на руки, не доверяя коляскам. Несёт в машину почти бегом — мой бараний вес, накопленный к двадцати годам, нисколько не затрудняет его шагов.