— Что ты мелешь, тварь бессловесная! Тебе бляжий сын, что за дело? Кто ты таков, чтобы с нами так разговаривать?
— Вы здесь незнамо кто, а я — царь.
— Ца-а–а-рь? — поротянул Рожинский. — Ты даже не мой псарь! Довольно мы потешали тебя!
— Не на свои деньги поход ты справлял, гетман, а награду сами себе силой брали с моих подданных.
Рожинский внутренне содрогнулся. Вот-вот сорвутся слова с языка Богданки о том, на чьи субсидии совершался поход. Рожинский выхватил саблю и зарубил бы Богданку. Убийство царика легче сошло бы с рук, чем оповещение панов, что в тайне от них войско содержалось на иудейские деньги.
Адам Вмшневенцкий успел схватить за руку Рожинского. Кровь не пролилась.
— Убьет! Уходи! — крикнул Богданке пан Тишкевич.
Богданка на саблях рубиться не умел. Повернулся и вышел. Сразу же направился к Марине. Казакам наказал чтобы к нему и к царице не допускали ляхов.
— Что случилось? — спросила Марина, удивленная его вторжением без спроса.
— То, что должно было произойти, произошло. Я ухожу!
— Куда ?
— Рожинский меня чуть было не зарубил. Кому-то из нас не жить. Или он меня зарубит, или мои казаки зарубят его. Рожинский предал тебя, государыня. Королю предал...
— Служить королю, это не значит предать меня и рыцарство. Ты ему — никто!
— О себя я сам позабочусь. Речь о тебе, государыня. О твоем праве на престол. Король для себя ищет московский престол.
— Король не может не считаться с моим правом.
«Господи, — подумал про себя Богданка, — и эта наивность хочет стать государыней!»
— Твоя воля, государыня — царица. Я пришел позвать тебя уйти от беды к русским людям, а там, как Бог укажет!
— Я венчаная царица, а ты прохожий! Иди своей дорогой!
Богданка наскоро собрался, взял в охранение казаков и выехал из лагеря на калужскую дорогу, еще не зная, куда прибиться, в каком сесть городе. Рожинскому тут же донесли о бегстве царика. Он кинулся в догон во главе уланской хоругви. Казаки, завидя погоню, разбежались. Богданку водворили в его избу и приставили сторожей, чтоб сторожили и денно и нощно. Рожинский считал, что время расстаться с цариком еще не пришло.
В тушинском таборе уже ничего с прежними строгостями не охранялось. Поляки бродили толпами. Спорили до хрипоты за кого стоять. Доходило до поединков. Одни намеревались до конца стоять за свои вольности, другие тянули к королю.
Богданка, подражая царскому обиходу держал при себе шута. Мужика лукавого, сказочника, прибаутчика. На самом деле это был у него не шут, а добытчик всяких известий о том, что делается в лагере среди поляков. Шут и надоумил Богданку, как бежать. Повелел он царским именем пригнать сани, чтобы вывезти навоз из конюшни. Навоз на сани сам грузил. Жолнерам не до навоза. Стерегли царика у крыльца и у ворот. Шут завернул Богданку в тулуп, зарыл в навоз и вывез с царского двора белым днем. Навоз и есть навоз, кому интерес, куда его повезут. На заставе еще присоветывали, чтоб вез подальше.