— Это о Лулу? О той битве, которая произошла между, вами прошлой ночью?
Женевьева пожала плечами:
— Она не та, за кого себя выдавала. Все очень сложно.
— Может, и так. — Он откинулся на подушки. — Но я считаю, что она стоит того, чтобы терпеть из-за нее неприятности.
— Вам не понять, вы мужчина. — Женевьева вспомнила о двух женщинах за дверью и подумала о том, что им известно. — Вы влюблены в Лулу?
— Я? Нет. — Усмешка перешла в глубокий грудной смех, затем в угрожающее подобие кашля, от которого все его тело стало сотрясаться и вибрировать.
Женевьева подумала, что, возможно, стоит позвать кого-нибудь из миссис Беттерсон. Но пока она колебалась, кашель стал стихать. Он прижал платок к губам.
— Но она все-таки очень забавная женщина. — Тема была закрыта, Беттерсон принялся рассказывать о журнале. — Мы не можем назвать журнал «Фиеста». Похоже, Хемингуэй решил так назвать свой роман. Но это его право. У него уже было название, но он хочет, чтобы «Фиеста» стало одним из вариантов. Макэлмон в ярости, но он проиграл. Я знаю, они даже подрались.
Марианна принесла поднос, на котором стояли две чашки чая, и удалилась, подмигнув. Беттерсон проглотил пару пилюль, запил их чаем и осушил чашку в несколько глотков.
— Попросите Августу поискать блокнот, — сонно сказал спустя некоторое время. — Он где-то на полках. Она знает, где искать его.
— Зачем мне блокнот? — Женевьева взяла поднос с пустыми чашками. — Я больше не стану писать стихи.
— Ваши карикатуры. — Теперь он изо всех сил боролся со сном. — Я уже говорил, что они замечательны.
— Вы действительно так думаете?
Но ответом был храп, донесшийся с кровати.
В соседней комнате Августа и Марианна сидели за столом. Августа ломала голову над особенно неразборчиво написанными строчками, пытаясь расшифровать их смысл. Она протянула листок Марианне, та внимательно всмотрелась и пожала плечами. Женевьеве захотелось подойти и помочь им. Возможно, она сумела бы разобрать таинственные слова. Но что-то не давало ей это сделать.
Улица оказалась пустынна. Отвратительно пахли сточные воды. Уходя, она думала о своем бесполезном блокноте, спрятанном где-то в хаосе крошечной квартирки. Она думала об издевательской улыбке Лулу, об ужасной лжи, которую придумала для мужа, и о том, как засияло его лицо при этом известии. Тяжесть ощущалась всем телом, болели каждая косточка, каждый мускул, каждый нерв.
Женевьева вспомнила о веснушке на шее Паоло Закари. О лимонном аромате его кожи, о его горячих поцелуях. Она пыталась отогнать эти мысли, но они упорно возвращались.