— Нет, благодарю. А Норман… Он болен? То есть я знаю, что он болен, но…
Марианна подошла к плите, на которой кипела вода в котелке.
— Прошлой ночью ему стало плохо.
— На самом деле он сам виноват, — заметила Августа. — Он просто переборщил. Ввязался в какое-то представление в «Койоте», вместе с актрисой из кабаре, Лулу с Монпарнаса. Она ваша подруга, ведь так?
Женевьева взглянула на причудливый узор на половицах:
— На самом деле мы немного поссорились.
— Я знаю, что прошлой ночью в Квартале был праздник, — улыбнулась Августа. — Один поэт, приятель Нормана, ударил владельца «Ротонды». Все вокруг, конечно, терпеть не могут этого человека, поэтому и отмечали радостное событие. Но, возможно, вы сами там были?
Женевьева проглотила ком в горле.
— С Норманом все в порядке?
— В общем да, — кивнула Августа. — Ему следует больше заботиться о своем здоровье. Но это не его стиль жизни.
— Недавно тут такое было… — Марианна задрожала.
Из-за закрытой двери до них донесся кашель. Ужасный кашель.
Беттерсон сидел в постели с «Великим Гэтсби».[7] На его скулах проступил лихорадочный румянец, глаза блестели.
— Женевьева! Как замечательно, что вы пришли. Вы войдете? — Он подвинулся в постели и откинул в сторону простыни.
— Норман, признайтесь честно. — Она присела на самый краешек. — Как вы себя чувствуете?
— Ну, или мир приобрел замечательное искрящееся убранство и блеск, или все дело в этой книге, — откликнулся Беттерсон. — Между нами, я думаю, что госпожа Смерть подобралась чуточку ближе. Я вижу новые знаки ее присутствия. Но, знаете, ничто так не разжигает воображение, как ощущение приближающейся гибели! Этим утром я писал чудесную новую поэму. Возможно, мою лучшую вещь. В голове осталась уйма идей.
— Я очень рада. Я имею в виду, из-за поэмы.
— Итак. — Его лицо немного помрачнело. — Чем я могу быть полезен? Вы ведь пришли сюда не для того, чтобы заявлять, кто останется, а кто уйдет из журнала, ведь так?
— Нет. — Она пристально разглядывала стеганое одеяло на кровати. — На самом деле я хотела извиниться за то, что сказала прошлым вечером. Я имею в виду Гая Монтерея. Вы редактор. И вам решать, что пойдет в журнал, а что нет.
— Чудесно! — Он захлопал в ладоши. — В таком случае действительно замечательно, что вы пришли.
— О, Норман. — Она потерла лоб. — Я разозлилась на вас, потому что вам не понравились мои стихи. Но вы сказали мне правду.
— Не думайте об этом, милая. — Он склонил голову набок и, казалось, оценивал ее.
— Кругом сплошные неприятности. — Ее голос звучал устало и бесцветно. — Я принимала неправильные решения, верила в неправильные идеи, дружила не с теми людьми…