— Верно, — кивнула следователь. — Однако у нас есть сведения, что кое-кто попадает в клинику за деньги, причем немалые... Прошу вас помочь следствию. Да что следствию — справедливости. Ведь это ужасно, когда пользуются человеческим горем... Вы меня понимаете?
— Я догадываюсь, кого вы имеете в виду, — неохотно сказал Гаджиев. — У нас не принято распускать язык... Но ради справедливости... Да, я передавал конверт одному человеку.
— Какой конверт, кому?
— Конверт с запиской. Главной медсестре Азе Даниловне.
«Опять Орлова, — отметила про себя следователь. — Это, кажется, уже теплее, как в детской игре...»
— Можете рассказать подробнее?
— Конечно! Понимаешь, в соседней палате лежал Егор. Хороший человек! Мы с ним в нарды играли. Ему не разрешали вставать... Мы дали друг другу слово: когда вылечимся, то друг к другу съездим в гости... Один раз прихожу к нему с нардами, а Егор, понимаешь, страшно ругается...
— Фамилию Егора помните?
— А как же! Шатохин его фамилия, — ответил Гаджиев и продолжил: — Вижу, сильно волнуется, а ему нельзя, понимаешь... Успокойся, говорю, друг, скажи, что случилось? Он весь трясется, сам белый... Просит отнести конверт Орловой. Записка, говорит, в нем...
Я передал. Аза Даниловна прочитала, перепугалась и побежала в палату к Шатохину... На следующий день Егор зовет меня. Остыл уже. Сели за нарды... Мне все-таки интересно. Спрашиваю: из-за чего ты так психовал? Егор помолчал, потом говорит: ладно, только тебе скажу, как другу... Попросил, понимаешь, нянечку на почту сходить, телеграмму отправить, ну, за услугу дал ей рубль. Об этом узнала Аза Даниловна... Прибегает нянечка, плачет, сует назад рубль, говорит, что из-за этого рубля Аза Даниловна грозилась ее уволить, а Шатохина выписать из клиники... Так в той записке Егор написал Азе Даниловне, что пускай выписывает, но прежде пусть вернет ему картину и полторы тысячи рублей... Орлова тут же прибежала, стала извиняться. Объяснила, что в клинике запрещается нянечкам брать деньги с больных, вот за это и отругала ее. А выписывать Шатохина никто не собирается... Так и получилось: нянечку не уволили, Шатохина не выписали... Через две недели Егор умер... Я горец, понимаешь, и то плакал! — с неподдельной болью произнес Гаджиев.
«Вот и второй случай после Бульбы, — подумала Дагурова. — Но только ли эти два?»
— Честное слово, Ольга Арчиловна, — приложил руку к груди Гаджиев, — если бы Егор не умер, я ни за что не рассказал бы вам. Хотите обижайтесь за откровенность, хотите нет.
— Понимаю, Меджид Гаджиевич. И спасибо, что поделились... Хочу вот что спросить: Шатохин не рассказывал, кому именно он давал полторы тысячи рублей?