К вечеру только добрался до Рыгора. Стук топора услышал и пошел на него.
Обрадовался дед Рыгор, когда увидел Емельяна, даже слезу смахнул.
— Слава Богу, пришел. Что ж так долго, али заблудился? Может, супостаты, туды их, схватили?
— Никто меня не хватал, дед Рыгор. А вот поплутал-то я солидно.
— Ну да ладно. Слава Богу, что уже тут.
— А Олеся где?
— Спит. Измаялась бедолага. Весь день к стеклу прилипшая у окна сидела, все тебя выглядывала. И плакала тоже, не возвернется, мол, мой дядя Емельян.
Емельян скинул с плеч мешок и поставил у крыльца, снял кепку и пиджак и, не заходя в избу, умыл лицо холодной водой.
— Ну, сказывай, что там? — подавая Емельяну рушник, интересовался дед.
— Доложу, дед Рыгор, ничего не утаю. Вот только отдышусь.
— Так-так... Заходь в хату. Я чайку согрею, с медком... Только тут скажи: как там Олесина бабка да Дарья?
— Нету их.
— Как это нету? Не нашел?
— Фашисты со свету свели. А избу сожгли.
— Боже мой! — запричитал Рыгор. — За што женщин так?
— Тихо, дед Рыгор. Пусть Олеся пока этого не знает.
— Добре, добре, — согласился дед Рыгор и, мягко ступая, вошел в избу.
Олеся проснулась и сразу кинулась к Емельяну:
— Родненький... Мы вас так ждали... Как хорошо, правда, дедушка?
— Ну вот, я ж говорил, што не пропаде твой Емельян, — произнес дед. Слеза выкатилась из глаза и побежала по бороде.
— А почему вы плачете?
— От радости, Олеся... Ну сядем-ка за стол, повечеряем, а потом на покой. Красноармеец-то наш притомился...
Потом втроем пили чай, настоянный на липовом цвете, с медом. Дед Рыгор и Емельян молчали, лишь Олеся изредка подавала голос.
— Вы их встретили, дядя Емельян?
— Кого?
Встрял дед Рыгор:
— А я Олесе рассказал, што ты пошел шукать партизан.
— Нет, пока не встретил. Но мы их отыщем.
— И во всем лесу их нет?
— Есть, наверно. Но мне на глаза не попались.
Долго за чаем не засиделись, погасили лампу и полегли спать. Емельяна одолел сон, Олеся тоже быстренько уснула, а Рыгор долго ворочался и стонал на печи. Тяжелую весть принес ему Емельян, вот и сон не брал. Все думал старик про горе, накатившееся на его родное Поречье, про сына Михася, который тоже скитается, словом, было о чем погоревать. А утром ни свет ни заря спустился дед Рыгор с печи и вышел из избы. Следом за ним на крылечке появился Емельян.
— Чуешь, Емельян, Архипа-то навестил?
— Нет Архипа, помер, — сказал Емельян и, усадив деда Рыгора рядом с собой, поведал старику обо всем, что увидел и услышал в Поречье. Особенно потряс деда Рыгора рассказ о кузне. Он себе не находил места: то вставал с завалинки и удалялся к дровянику и там в голос клял окаянных нехристей-фашистов, то возвращался и, обращаясь к Емельяну, в сердцах спрашивал: