Как был неприветлив и мрачен в этот час залив!
И вдруг я понял, что все обстоит куда хуже, чем казалось на первый взгляд, что дело не в одном моторе. Еще все выглядело сносно, но я чувствовал, что вдруг все стало очень плохо. Не нравился мне Калугин. Он сидел спокойно, но по одному короткому движению руки у приборов я узнал, что он взволнован до крайности.
Я проверил курс. Мы прошли три четверти пути, нам оставалось каких-нибудь шестьдесят километров. Казалось, скоро дома. И в это время я услышал в трубке глухой голос Калугина:
— Штурман! Маслопровод перебит.
Я взглянул на стрелку. Давление масла катастрофически падало. Если через несколько минут не посадить самолет, мы сгорим.
Я в последний раз отметил на карте наше местоположение.
— Дай координаты, Саша, — услышал я снова напряженно ровный голос Калугина. Собственно, ему не нужны были координаты. Калугин просто хотел, чтобы его подбодрили. Я дал координаты и намеревался сказать, что сядем на лед, но не успел, да и какое это имело значение?
Я вызвал Сеню Котова и передал:
— Идем на вынужденную...
И дальше началось самое страшное. Надо было найти подходящую площадку и сесть почти на виду у противника на лед.
Шел снег, и это могло нас спасти. Теперь нас могла спасти только плохая погода.
Не буду рассказывать, как Вася посадил на одном моторе наш бедный сто пятый на фюзеляж. Мы дали изрядного козла, при этом я сильно разбил голоду и потерял сознание.
Я очнулся на льду. Шел густой снег и с каждой минутой становился гуще.
Все были живы. Сеня возился в самолете: разбивал приборы, ломал мотор. А Вася Калугин, обожавший свой сто пятый, сидел на льду и, почему-то размахивая кулаками в огромных летных перчатках, яростно повторял:
— А все-таки мы его разбомбили к чертовой матери!
— Ну как, жив? — спросил Калугин, когда я открыл глаза.
Я попробовал встать, но не смог: ледяное поле поплыло передо мной, и я снова опустился на лед.
— Мы тебя сейчас вылечим.
Калугин снял с пояса фляжку и протянул мне. Я выпил и почувствовал себя лучше. Я еще раз попытался подняться, но теперь у меня мучительно болела нога.
— Да ты, кажется, ранен, друг? — сказал Калугин. Он стащил с меня правый унт. Нога возле ступни кровоточила в нескольких местах и очень распухла. Во время полета я не заметил ранения.
— Товарищ командир, — сказал Сеня Котов, — у штурмана в ноге, наверное, столько железного хлама, что ему не сдвинуться с места.
Калугин залил йодом рану, разорвал индивидуальный пакет и перевязал меня. Я лежал на льду и не мог подняться.
— Может, сделаем носилки, товарищ командир? — предложил Котов.