Она встала и медленно неуверенно, чуть покачиваясь на каблуках, пошла к двери. И вид Мики, побежденной, униженной не доставлял радости, скорее Рубеус ощутил зверскую усталость и острое желание самому обосноваться в Ледяном бастионе, а Хельмсдорф пусть забирают.
У самой двери Мика, обернувшись, сказала:
— А ты стал очень похож на вице-диктатора, такая же равнодушная скотина.
Она вернулась, прикосновением рук разрушив покой дневного сна.
— Прости меня, пожалуйста… я просто хотела, чтобы меня любили… хоть кто-нибудь… хоть немного… я больше никогда… клянусь… мне только ты и нужен… пожалуйста, ты хотя бы попытайся… хотя бы соври, что любишь, что я — не пустое место… я не хочу, чтобы тебе было все равно… — темные глаза блестели от слез, темные волосы привычно скользили, гладили, ласкали кожу, темные губы настороженно, опасливо касались щеки… шеи… груди…
Вот же стерва.
Вальрик
Толпа ревела. Впрочем, чего еще ждать от толпы, Вальрику она казалась тупым в своей оглушающей ярости животным, которое не просто жаждет чужой крови — оно живет кровью.
О толпе думать нельзя, они — всего лишь декорация, такая же, как глухие бетонные стены амфитеатра, охрана с автоматами, белый в свете софитов песок, да и сами софиты.
Жарко здесь. Рубашка под кольчугой вспотела, разогретый ворот натер шею, в шлеме совершенно нечем дышать. К дьяволу шлем, Вальрику нужен воздух, иначе он задохнется. Впрочем, его сопернику хуже, лежит на песке, зажимая руками рваную рану в брюхе, сквозь пальцы сочится темная, почти черная кровь. Это потому что свет яркий, кровь черной кажется, а на самом деле она красная. Или розовая, когда смешавшись с водой, стекает на выложенный белой плиткой пол.
После боя положен отдых и душ. Если получится, Вальрик поспит, но это потом, а пока…
— Убей! Убей, убей! — Толпа захлебывается криком, а человек на песке слышит и улыбается. Он не боится умирать, иначе не пошел бы в гладиаторы, но… господи до чего же противно, вот так, ради удовлетворения чужой жажды.
Губы проигравшего шевелятся, Вальрик не слышит голос, но тем не менее прекрасно понимает сказанное.
— Ну же, не тяни.
Он и не тянет, просто… противно. Пальцы онемели, того и гляди короткий меч с широким ромбовидным лезвием выскользнет из руки. И дышать нечем. Вальрик содрал шлем — хоть глоток воздуха, но… в ноздри ударяет вонь, не та, которая от песка и пролитой крови, эту он не чувствует, зато… болезненно-сладкая истома чужой похоти, помноженной на желание убить и страх оттого, что желание это никогда не исполнится. От толпы воняет зверем…