Дети Арктиды. Северные истоки Руси (Тулупов) - страница 57

Более того, оно продаст в рабство весь свой народ. Последним, и может главным, пунктом петровской программы было историческое решение отдать русские земли в вечное владение «новым русским» и, самое главное, отдать в рабство новому сословию русского крестьянина, последнего наследника и защитника северной Традиции. Именно реформатор, либерал, «просвещенный европеец» Петр ввел «императорским» указом крепостное право, даже Иван Грозный не посмел отменить Юрьев-Ярилин день, и при нем русский земледелец имел право владеть своим уделом, своей землей. И разве после этого петровская реформа не вражеское вторжение, в результате которого отобрана земля и весь народ отдан в рабство?

Но победа Петра это его проклятие. Умирает он в страшных муках, то ли от рака, то ли от сифилиса, возможно он стал первым сифилитиком на Руси, до него Русь этой заразы не знала, это заслуга его любимых «немок». Убив единственного сына, он пресекает на себе род по мужской линии, что всегда считалось на Руси проклятием Рода и всех родовых богов.

История «императорства» на Руси есть лишь показательная верхушка айсберга, русского «дворянства» как явления, как рецидив противостояния второй касты с земледельческим ядром. И насколько показателен и страшен стал конец «князя», настолько же бесславна и позорна оказалась кончина всей его «дружины». Невероятно, за историческое мгновение, лишь за два года Гражданской войны, и под полный и абсолютный ноль исчезло с тела России дворянское сословие. «Исчезло, как класс» сказали большевики, сказано абсолютно точно, в данном случае класс и каста одно и то же. История Гражданской войны удивительно бесславна для «белого воинства», и особенно унизителен ее финал, когда «белая гвардия» из остатков всего российского «благородия» штурмовала не большевистские редуты, а иностранные корабли, только бы не оказаться один на один с собственным народом. История еще раз показала, что вторую касту, вечно вторую и вечно стремящуюся стать первой, история ничему не учит. По свидетельствам Махабхараты, за забвение долга своей варны, отступление от Дхармы, вселенского закона Рта-Роты, и патологическую личную жадность Парашу-Рама «трижды по семь раз очищал землю от кшатриев».

Триста лет дворянства на Руси ничтожный срок в истории русской цивилизации и всей борьбы всадников Запада и земледельцев Севера, но весьма показателен и даже полезен, и не надо забывать, что борьба продолжается. Русская воинская каста изначально была замешана на нерусском, именно индоевропейском, типе. Начиная с Рюрика и его дружины шло вторжение в русский, чисто земледельческий тип инородного тела скотовода-кочевника Запада. Петр пытается сделать этот процесс необратимым, именно при нем окончательно сформировывается вторая каста, причем официально именуемая первым сословием, что уже есть вызов Традиции Севера. Новое сословие уже не совсем русское, оно даже плохо говорит по-русски, с явным немецким акцентом, выглядит тоже не по-русски, вместо бород напудренные парики, на ногах каблуки (изобретение конника-кочевника, бессмысленное для пешего землепашца), оно уже полностью и окончательно по форме и содержанию оторвано от русской традиции. Что общего у «российского» дворянства с «русским» боярством? Старая, столбовая, знать еще одевается по-русски в кафтаны, сарафаны, кокошники, знает русские песни и танцы, соблюдает «народные» обряды и праздники, дети еще слышат русские сказки и колыбельные, боярство оставалось до последнего в лоне Традиции. Дворянство после них выглядит иностранцами, просто «инородцами». Из петровского опуса «Юности честнаго зерцала»: «Младые отроки должны всегда между собою говорить иностранными языки, дабы тем навыкнуть могли, а особливо, когда им что тайное говорить случится, чтоб слуги и служанки дознаться не могли и чтоб можно их от других незнающих болванов распознать» — Петр по выражению Достоевского «рассек надвое» Россию, «другими» становится сам русский народ, он теперь сплошь из «незнающих болванов». После немецкой волны наступает французская, английская. Немыслимо, «родовая знать» отказывается от своего языка, первейшего и главнейшего носителя традиции. Дворянство общается между собой на другом, более «родном» для себя языке, сначала немецком, потом французском, русский для них теперь язык холопов, русская культура теперь варварская, «азиатская». «Просвещенная» Европа — вот отныне идеал и мать родная. Невероятно, пушкинская Татьяна, хрестоматийный тип русской женщины, по-русски говорит хуже, чем по-французски: «Она по-русски плохо знала, / Журналов наших не читала, / И выражалася с трудом / На языке своем родном». Танцует нечто не выговариваемое — «котильон» (помните опять у Пушкина «как вам не стыдно танцевать по-русски… барышням вашего круга надо приличия знать»), в домашней библиотеке одни ричардсоны, но у нее хоть няня говорит на чистом русском, у князя Болконского, этакого классического «русского благородного типа», только французская гувернантка (и немецкий учитель) и у его сына тоже, и она, естественно, не рассказывает русских сказок и не поет русских колыбельных. Про Пушкина можно точно сказать: не было бы Арины Родионовны, не было бы и его, и он, во всяком случае, писал по-русски. «Граф» Толстой написал великий роман в четырех томах, но для кого? Простой русский человек там ничего не поймет, там четверть страниц чужими буквами на чужом языке. Это не беда Толстого, он всего лишь великий художник, это катастрофа целого сословия. Так не любить и даже презирать родную почву, все истоки, родную культуру как среду жизни, что отказаться от языка, как от последней, ненужной связи с этой жизнью? В России существовали параллельно и независимо две жизни, две культуры и две цивилизации, дворянская и народная, и разница между ними была огромна. Ни в какой другой индоевропейской стране не было буквально во всем такого разрыва между собственно народом и верхним сословием. Русская «знать» настойчиво, даже с некой одержимостью, стряхивала с себя все русское, отказывалась от языка, отказалась от песен, танцев, от одежды, от архитектуры, от всего Русского Дома. Со времен Петра с плебейской одержимостью дворянство тянулось на цыпочках, пытаясь всеми силами дотянуться до Европы и оторваться от своей Азии. Голубая, я бы сказал, родовая, мечта русского дворянина — это прожить состояние, то есть русское имение с русскими душами, в Париже или Италии, или Швейцарии. Желание понятное, оно родовое инстинктивное, это бессознательная родовая тяга к истокам. По сути это были големы, матрица Запада на Великой Русской равнине. Русь для всех них так и осталась, как брезгливо заметил классик: «Азия-с!»