священная!»
Я смотрел на него растерянно, не сознавая, — да явь ли это? Но тяжкий запах вина от его лохмотьев, от трясущихся рук, от раздутого желтого лица, вздрагивавшего, как студень, от полумертвых глаз, налитых мутной влагой, — было подлинной грязной явью. И его слово- «штука»!
Страх, что он шутит, что сейчас схватит эти священные дощечки и убежит, охватил меня. Я крикнул, — я не мог совладать с собою и быть спокойным, — заворачивая дощечки в тряпку:
«Конечно, я их возьму, эти интересные иконки! Вам они не нужны?..»
«А на черта они нужны! Но господа покупают и не такую дрянь. Хорошо еще, что есть на свете старьевщики… они иногда отваливают литра на три».
Кошмар это был, кошмар. Для меня открывались двери рая. Эти дощечки в тряпке на весах сердца были для меня равны этому зеленовато-жемчужному морю, заре, моей юной совсем Венере, вышедшей для меня из моря.
«Литра на три…» — повторил я кощунственно.
«Другое и пяти стоит… очень священное!» — прохрипел старик, и в его глазах мерзлой рыбы уловил я до зла усмешку.
Словно хотел он сказать: «Много еще дураков на свете!»
Я опять раскатал грязную тряпку, стараясь унять руки. Я прощупывал бархатистую кость «дощечек», тяжелую, слоновью, желтую, как лимон. В тумане висели передо мной, прыгали по резьбе рождавшиеся в мозгу знаки: XI–XII!.. Сверкали мысли: «Византийский триптих, таких два ли, три ли… такого нет…»
«Сколько-нибудь давай!.. — требовал хриплый голос, — рыба не ловится, хозяин…»
«Где вы нашли эти… дощечки?»
«Да… старую канаву прочищали в порту, грязь черпали… Ну, костей там было… кладбище старое или война была здесь. А я понимаю в этих штуках. Старуха любая для молитвы купит».
Я уже знал им цену, цену рынка. По старику я видел, что он любому продаст за грош. Но я их не понесу на рынок, а если попадут на рынок, к антиквару, — знал я, — мои не будут.
Коллекционеры, ценители… Нет преступления, на которое бы они не пошли, как сумасшедше влюбленные. У меня закопошилась совесть, но сейчас же нашла защитника: «Это судьба посылает счастье… мы уже уезжали- божественная Эос нас остановила, Ната моя сама остановила… Звезда залюбовалась нами, прекрасная Венера в жемчуге…! А он пропьет…»
Я бегал глазами по «дочещцам». Светила Звезда на них, на всех! Три дощечки было, чудесный триптих!..
Пьяный, я крикнул греку:
«Хорошо, я могу их купить у вас!..»
«Идет! — протянул он лапу, похожую на крабью. — Четыре литра?..»
Я смотрел на его лицо: желтые щеки дрожали волдырями, синие губы прыгали, глаза… И я вдруг подумал, что третий кто-то стоит за нами и торопит. Кто-то