— Ага, у вас и пишущая машинка есть?
— Но ведь она испорчена, — говорю я, — давно уже не работает.
— Ну, это мы еще увидим. Собирайтесь, пора ехать.
Руководит всем красный офицер — еврей, и я краем уха ловлю, что его фамилия Рабинович. Он вытаскивает из стола мой бювар, битком набитый всякими письмами, фотографиями, документами. Сердце мое останавливается. Боже мой, как же я этого не предусмотрела, что в случае ареста — его могут найти, этот мой старенький, еще девичий бювар! В мгновенье ока соображаю, что там у меня хранится. Да, конечно, все Ванины письма, наши карточки, переписка, пока я была в Киеве, а он уже в Одессе, я — у красных, а он — у белых. Письма, доставленные тайно, разными путями… Что-то будет?
На мгновение, впрочем, внимание Рабиновича отвлечено: солдат концом штыка нащупал что-то твердое под шкафом и торжественно извлекает шкатулочку с моими золотыми вещами — брошки, кольца, два браслета и, чего мне особенно жаль, бабушкино гранатовое ожерелье. Рабинович ухватывается за шкатулку, он доволен. Он делает для вида коротенькую опись и прячет находку в свой портфель.
— Позвольте, почему вы хотите это забрать?
— Не беспокойтесь, гражданочка, если окажется, что вы ни в чем не замешаны, все вернем.
Не замешаны… Но бювар следует за шкатулкой. Что то будет!
Оглядываюсь на Ваню. Он бледен, как полотно.
— Мамочка, я хочу кушать…
Бог мой, да ведь Юрчик действительно с утре ничего не ел! Бедная детка, он ничего не понимает в происходящем. Его все эти чужие дяди, наводнившие нашу дачу, даже интересуют.
— Позвольте покормить ребенка. — Нет, теперь некогда кормлениями заниматься. Едем к командиру.
— Да, но как же мой сын?
— А разве его не на кого оставить?
Оставить? Да, эта мысль мне даже в голову не пришла. Но на кого же? На Каролину? На петуха?
— Нет мы предпочитаем, чтобы он ехал с нами. Ведь мы ни в чем не виновны, и вы говорите, что скоро нас отпустите.
— Да, да. Ну, живее. Пора ехать!
Нас выводят на улицу, где уже стоит грузовик, и под лицемерно-сочувственным взглядом Каролины, старающейся показать свое крайнее недоумение и огорчение, нас увозят в направлении шестнадцатой станции.
Возле каждого из нас солдат с ружьем. Остальные остались сторожить дачу. С другой стороны около меня помещается Рабинович. Он старается завести со мной нечто вроде конфиденциального разговора, и спрашивает:
— Вы давно знаете полковника Сташевского?
— Какого Сташевского? — удивляюсь я.
— Ну, я понимаю, вы не хотите сознаться, но ведь у вас была подпольная организация. Полковник Сташевский, подпоручик Самойлов и другие.