Единственно куда не пускал он архаровцев — это в мастерскую, где обитала его шестиногая, любезная сердцу, княгиня Ольга.
Там, перед мрачными ликами каких-то святых, стояла серебряная мисочка с молоком и платиновая тарелочка с мелко накрошенным мясом.
5.
Слух о могучих загулах Стёпы Лапина покатился по просторам российской земли.
Как теперь его только не обзывали в прессе?! И шакалом, и львом, и даже жидо-массонской мордой.
Кто-то считал его совестью нации, а кто-то шутом гороховым.
Главное, о нем говорили!
Толковали взахлеб.
Телевизионная программа “Время” помещала новости о кульбитах Стёпы перед повествованиями о президентских вояжах. “Голос Америки” назвал его наследником батьки Махно. “Голос Ирака” — шахидом, подрывающим устои неверных изнутри.
Степан на первых порах стеснялся оголтелой славы, а потом попривык и вошел во вкус. Когда средства информации замолкали о нем на пару часов, он явно тосковал и кусал ногти.
Ошеломительные гулянки изобретать стало все труднее, а тут еще муха заснула. Дело-то шло к зиме.
Ткнулась Олечка мордой перед алтарем с мясной миской, смежила очи, скрючила лапки.
Лежит словно экспонат в зоологическом музее.
Как жить дальше?
У Стёпы похолодело сердце.
6.
Гулять сразу бросил.
Без Оли скоморошествовать не было ни сил, ни желания.
Принялся за привычный труд. Сколотил подрамники, натянул холсты.
Стал живописать и чуть не взвыл с тоски. Лезут какие-то помойки, вшивые бомжи, милиционеры-оборотни, отрыгивающие зернистой икрой олигархи-живоглоты… Вся современная нечисть.
Заперся Стёпа в мастерской, никого не пускает.
Пробовал вискаря за воротник принять, но как глянет на подоконник, на сияющую светом мудрости княгиню Ольгу, так с души воротит.
Друзья, поклонники, козырные критики звонят-трезвонят, просят рассказать о текущих планах.
Опять жена Светлана и любовница Люська нарисовались.
Стёпа отключил телефон…
А потом не выдержал, яростно соскучился по люду, не будешь же вечно лицезреть распростертую муху, связался с друганами, коллегами, зазвал домой.
Те сразу бросились к новым, в помоечном стиле холстам, и пошли ахи да охи.
Гениально! Наконец-то! Фундаментально! Гоголевская шинель!
От похвал Стёпа порозовел.
Сразу жить захотелось, пить и есть, целовать упоительных женщин.
Коллегам и корешам он налил вискаря, себе — кефира.
Новые поклонники в один голос:
— Выставка в Манеже! Срочно!
8.
Выставка удалась на “ять”.
Народ, чтобы взглянуть на Лапина, готов был снести милиционеров и дубовые двери.
Критика застыла с кривой ухмылкой, а потом кувырком хвалить. “Горечь истины”. “Триумф беспощадности”. “Микеланджело нашего времени”.