- ...с тех пор как Германия начала шевелиться... Сейчас они собираются открыть в Лейпциге памятник событиям тысяча восемьсот тринадцатого года89. Тут уж не обойдется без шума. Они пользуются любым предлогом... Все к тому идет, друг мой, и очень быстро! Подождите годика два-три... Все к тому идет!..
- К чему? - спросил Антуан, поднимая голову. - К войне?
Он весело поглядел на Рюмеля.
- Разумеется, к войне, - ответил тот серьезно. - Прямо к ней и идем.
Рюмель страдал безобидной манией: он давно уже предсказывал, что в скором времени разразится европейская война. Иногда можно было подумать, что он рассчитывает на это. Так, например, сейчас он даже добавил:
- Вот тогда и надо будет оказаться на высоте.
Двусмысленная фраза, которая могла означать: идти сражаться, но которую Антуан без колебания перевел: добраться до власти.
Подойдя к письменному столу, Рюмель наклонился к Антуану и машинально понизил голос:
- Вы следите за тем, что происходит в Австрии?
- Гм... Да... как и всякий неосведомленный человек.
- Тисса уже метит на место Берхтольда90. А Тиссу я хорошо разглядел в тысяча девятьсот десятом году: это самый отчаянный малый. Что он, впрочем, и доказал, будучи председателем венгерского парламента. Читали вы речь, в которой он открыто угрожал России?
Антуан кончил писать и встал.
- Нет, - сказал он. - Но с тех пор, как я достиг возраста, когда начинают читать газеты, Австрия всегда выступала в роли забияки... Однако до настоящего времени никаких серьезных последствий это не имело.
- Потому что ее сдерживала Германия. Но с месяц тому назад позиция Германии изменилась, и теперь поведение Австрии начинает внушать серьезные опасения. Публика об этом и не подозревает.
- Объясните же мне, в чем дело, - сказал, невольно заинтересовавшись, Антуан.
Рюмель взглянул на часы и выпрямился.
- Для вас не будет новостью, что, несмотря на кажущийся союз, несмотря на речи обоих императоров, отношения между Германией и Австрией уже лет шесть или семь...
- Так что же? Разве эти несогласия не являются для нас гарантией мира?
- Неоценимой. Это была даже единственная гарантия.
- Была?
Рюмель с очень серьезным видом утвердительно кивнул головой.
- Теперь, друг мой, все это быстро меняется. Он посмотрел на Антуана, как бы спрашивая себя, насколько далеко можно зайти, разговаривая с ним, и затем процедил сквозь зубы: - И, может быть, по нашей собственной вине.
- По нашей собственной вине?
- Ну да, боже ты мой! Это сложная история. Что вы скажете, если я вам сообщу, что самые осведомленные люди в Европе считают, будто мы втайне лелеем воинственные намерения?