Внутри светлые горницы, сосновые полы, тепло зимой и прохладно летом, просторно и удобно. В доме было все необходимое: печь, полати, точеная мебель с гнутыми ножками, резными спинками и башенками с узорами, кресла, диваны, этажерки. А добро и рухлядь хранили в больших кованых сундуках.
— Богато жили, ничего не скажешь, — Селиванов покачал головой, жалея паренька и его потерянную жизнь. Между тем, Роман продолжал свой рассказ.
— А на гитаре меня бабушка научила играть, Людмила Павловна. Хорошая она была — маленькая, усмешливая, а разговаривала как интересно, то по-деревенски пришепетывала, то вдруг начинала говорить на совершенно чистом литературном русском, как самая настоящая барыня. Бабушка была очень начитана, умна и памятлива. Стихи сама слагала, перекладывала на музыку. Была чрезвычайно музыкальной, играла на гитаре и мандолине бесподобно. Любую мелодию едва прослушает, тут же и наиграет, если инструмент под рукой. С удовольствием певала романсы под гитару и меня приучила.
Мы с братьями даже составили семейный оркестр. Играли на гитарах, на гармониях, на скрипке, на духовых инструментах. Как начнем играть, так со всех кварталов приходили послушать. И в Заводе играли. А начальство не только не запрещало, а хвалило нас. Были у нас в Ижевске семейные струнные и духовые оркестры, а еще водила меня мать в класс рисования и сценического искусства.
При этих словах Андрон недоуменно и несколько потеряно улыбнулся. Ему рассказ Романа был в диковинку. Некоторых слов он просто не понял, как например — сценическое искусство или мандолина, но по интонациям и лицу Кузнецова было видно, что эти слова означают для калеки что-то близкое и очень родное. Переспрашивать было не с руки, и Селиванов продолжал слушать. Про себя он думал:
«Экий барчук этот Кузнецов, а тоже ему перепало».
Тем временем ижевец рассказывал дальше:
— А когда я подрос, отец отдал меня учиться в гимназию. Все мои братья выучились, все к знаниям тянулись. Учились с охотой, с желанием, а после занятий помогали отцу в его мастерской, но учеба была для нас прежде всего. Да и отец строго за нами смотрел.
— Вишь ты, ты не токмо грамотный, а еще и ученый. А в подмастерьях-то был или токмо у бати, а потом сразу на завод рабочим?
— Конечно, был. Как без этого? В двенадцать лет отец отправил меня на подработку к своему другу. Вот у него я и был в подмастерьях.
— За вихры-то таскали?
Кузнецов настолько удивился этому вопросу, что даже замолчал на некоторое время. Недоуменно пожал плечами, — Я же не ленивился, за что меня таскать?