Андрон покачал головой, — Вот у меня был знакомец один, из рабочих, так он рассказывал, что отец его привез в город, отдал в подмастерья и уехал. Краюху хлеба оставил, да гривенник. Не к другу своему, а туда где подмастерье нужон был. Если завсегда голодный, где уж тут ученье без битья-то? Вот ты про выучиться думал, а он о горбушке хлеба. Видно, паря, что не голодал ты никогда. И, слава Богу, что не голодал.
— А с чего голодать-то? Не только у нас, а почитай у всех ижевцев были свои коровы, а значит, свое молоко, своя сметана, масло. Были свиньи — мясо на столе у заводских не переводилось. За каждым домом был длинный огород. Это мать занималась и младшие дети. Всегда в подполе гора картошки, гора морквы, в бочках квасится капуста, соленые огурцы, грибы в бочатах и кадках, с лета до весны стоит в глиняных горшках перетертая с сахаром смородина и малина, банки с малиновым, крыжовниковым и земляничным вареньем, туеса и бочата с медом.
Если надо чего было, то в деревню ехали. Родичи в окрестных деревнях почти у всех были. У кого в Завьялове, Паздерах, Старых Зятцах, Чутыре, что к северу, у других Каракулине, что к югу от Завода. С деревень везли шерсть, из которой старухи вязали теплые вещи, шли овчины, кожи, домотканые холстины. Да много всего везли. У нас и лошади свои были, и телеги. У отца моего шарабан, а у деда и коляска своя была. Не то, что не голодали, а в вотякских да и русских селах, бывало, по пять-шесть лет стояли необмолоченными «быки», особым способом собранные скирды — не было нужды, некуда было ссыпать хлеб. На Ижевские пекарни и так хватало с перебором, и мука была первосортная.
На Базарной площади чего только не было — мясные ряды дымились свежатиной, в хлебных работали безменами да гирьками, отмеряя, отвешивая, торгуясь… Мука, крупы, масло коровье, масло деревянное, овощи, сыры из местных и дальних сыроделен, копчения, свежая и соленая рыба, мануфактура, кожаные и меховые изделия, деревянная точеная посуда, плетенные короба, корзины, — все продавалось, все покупалось. Э-эх!
Инвалид горестно вздохнул, — Э-эх…
— Да уж, солдатик, повезло вам. Всем бы так жить, глядишь и никакой революции не надоть.
— Где уж повезло, дядя, ничего уже и не осталось, поди. Как началась война в четырнадцатом году, так и стало все у нас меняться.
С этого момента Селиванов слушал очень внимательно. Ему действительно было интересно, что же произошло в Ижевске. Он и раньше слышал рассказы, только от воткинцев, о том, какой у них был упорядоченный мир, знающий законы жизни, веровавший в Бога. Мир, где все было отлажено, сбалансировано.