В результате ижевские и воткинские рабочие остались без своих заводов и домов. Единственное, что у них осталось — ими самими сделанные винтовки в натруженных руках. Так и попали они в те самые пресловутые жернова истории, которые в итоге затянули и воткинцев, и ижевцев аж в Китай.
Когда Кузнецов закончил свой рассказ и замолчал, Андрон, который не говорил Роману ни слова поперек все это время, произнес:
— Теперь, паря, тебя с большевиками только на Божьем Суде сам Господь Бог рассудить сможет. На Земле уже никто никогда и не разберет, кто у вас там был прав, а кто виноват.
— Это еще почему? — Кузнецов невольно вскинулся.
— А потому, касатик, что придешь ты в Рай и, вполне может быть, увидишь там кого-нить из комиссаров, в Ижевске вами растерзанных, из тех, кто через голодранство свое весь мир накормить мечтал. Эти-то точно в Рай попадут. Таким там самое место, еще сам Господь велел делиться.
Лес рубят, щепки летят, а ты — огороды отняли. А тем, у кого огородов и не было никогда, что делать-то?
— Не знаю, дядя.
— Вот и я не знаю, паренек.
Солдаты еще некоторое время постояли в тамбуре. Потом пришла сестра милосердия и прогнала всех в вагон. Начинался осмотр врача, да и замерзли некоторые, пока слушали рассказ молодого калеки-ижевца.
Селиванов тоже пошел со всеми. Он корил себя за то, что не сдержался и не смог смолчать. Андрон достаточно хорошо видел и понимал происходящее. Именно поэтому он всей душой стремился быть как можно дальше от всего этого. Утешало его только то, что нога уже практически зажила и Омск уже совсем недалеко.
Кроме всех милостей судьбы, Селиванов еще и двумя парами валенок разжился. В одних он ходил, а вторую, ту, что была побольше, он оставил впрок. Ее он собирался надеть на сапоги, чтобы ноги не замерзли по дороге к родной деревне.
Солдат каждый вечер молился Святым угодникам и благодарил Господа за такие милости.