Н С Лесков (Горький) - страница 4

В семидесятых годах, когда Лесков написал великолепную книгу "Соборяне" и начал печатать один за другим свои лукавые рассказы, а в ту пору главным и, пожалуй, единственным героем русской литературы был мужик, голоса почти всех писателей и журналистов сливались в хоровую песнь славословия разуму и сердцу народа. Интеллигенция ожидала, что народ, освобождённый от цепей физического рабства, расправит мощные крылья и орлиным взлётом вознесётся дальше - к свободе гражданской и духовной. Интеллигенция той эпохи находилась в жестоком подозрении у глупой власти, которая и не хотела - да и желая, не сумела бы - пользоваться её силами, она не находила себе места и в мире торгово-промышленном, неразвитом и некультурном, она мечтала о замене бездушной и бездарной монархии конституционным строем и была твёрдо уверена, что мужик, хотя и вчерашний раб, но - мирской человек, общинник - превосходно понимает выгоды представительного правления. Искренно верили, что деревня жаждет знаний, молитвенно несли ей свои лучшие мысли, чувства и всё, что было наскоро высосано из книг; молодёжь десятками уходила "в народ", а журналисты и писатели провожали уходящих "без страха и сомненья на подвиг доблестный" пламенными напутствиями в стихах и прозе.

В огромном большинстве своём люди верующие настолько же нетерпимы, - и потому сугубо вредны, - насколько неверы совершенно непригодны для дела жизни. Русские же люди издревле живут преимущественно чувством веры - у нас даже нигилисты (от латинского слова nihil, нигиль - ничего) были, прежде всего, люди фанатической веры в догмат свой. Страдая избытком веры при недостатке любви и уважения к человеку, люди плохо поняли Лескова, - он же, будучи маловером и скептиком, в совершенстве обладал редким даром вдумчивой, зоркой любви и способностью глубоко чувствовать муки человека, слишком разнообразные и обильные. Он любил Русь, всю, какова она есть, со всеми нелепостями её древнего быта, любил затрёпанный чиновниками, полуголодный, полупьяный народ и вполне искренно считал его "способным ко всем добродетелям", но он любил всё это, не закрывая глаз, - мучительная любовь, она требует все силы сердца и ничего не даёт взамен. В душе этого человека странно соединялись уверенность и сомнение, идеализм и скептицизм.

Когда среди торжественной и несколько идольской литургии мужику раздался еретический голос инакомыслящего, - он возбудил общее недоумение и недоверие. На Руси читают много - от безделья, - но не особенно умело и внимательно; в семидесятых годах - впрочем, как и всегда - хорошей книгой признавалась та, которая совершенно совпадала с навыками мысли, вкусом и вообще консерватизмом читателя. В рассказах Лескова все почувствовали нечто новое и враждебное заповедям времени, канону народничества. Одним это новое казалось глумлением балагура, другим - злобою крепостника и реакционера, и почти никому не нравилась форма его рассказов; Лесков сумел не понравиться всем: молодёжь не испытывала от него привычных ей толчков "в народ", напротив - в печальном рассказе "Овцебык" чувствовалось предупреждающее "не зная броду - не суйся в воду!" Зрелые люди не находили у него "гражданских идей", выраженных достаточно ярко, революционная интеллигенция всё ещё не могла забыть романы "Некуда" и "На ножах". Вышло так, что писатель, открывший праведника в каждом сословии, во всех группах, - никому не понравился и остался в стороне, в подозрении; консерваторы, либералы, радикалы - все единодушно признали его политически неблагонадёжным; этот факт является ещё одним лишним доказательством, что истинная свобода обитает где-то вне партий.