А все равно не ревновала. От дурацкой неколебимой уверенности, что Витечка — это мое! Ничье, только мое! Предназначенное…
С того незапамятного вечера на первом курсе университета — он пригласил танцевать, и я мистическим прозрением блаженных увидела, что пришел мой человек — навсегда.
А теперь надежный прочный кораблик моего дома вдруг тонет. Неведомая жучиха по имени Гейл Шиихи проточила незаметно борт, и хлынула внутрь черная ледяная вода всемирного потопа.
Господи, что ж теперь будет?
Судорожно вздохнула я и спросила Витечку, и голос мой противно дребезжал:
— Сколько лет ей?..
— Шиихи? — будто налетел на стул посреди комнаты Витечка. — Не знаю… Лет сорок пять…
— Нет, не Шиихи, — сказала я замороженно. — К которой уходишь…
— Ты с ума сошла, — неуверенно ответил Витечка. — Мне сейчас еще сцен ревности не хватает!..
— Витечка, от меня муж впервые уходит, — постаралась я сказать полегче, и весь остаток сил я собрала на то, чтобы постыдно, в голос не зареветь. — У меня опыта нет. Не знаю, как вести себя уместнее…
— Господи! — закричал Витечка со страданием. — Ну, прошу тебя — услышь меня! Прислушайся к тому, что я говорю тебе!..
Витечка умел искренне и сильно страдать из-за чужой неправоты. Я не хотела его страданий и толку в них никакого не видела, поскольку привыкла к тому, что, пострадав из-за моей всегдашней неправоты, он все равно делал все по-своему.
— Витечка, я прислушалась к тебе. И услышала тебя, — сказала я устало. — Тебе для преодоления кризиса нужны сосредоточенность, уединенность и новая женщина. Если тебе станет лучше — я согласна…
— Что ты корчишь из себя казанскую сироту?! — завопил Витечка, он начинал сердиться всерьез.
Это было безошибочное средство — в споре рассердиться на меня. И называлось оно «дать укорот». Не знаю, откуда оно взялось, это глуповатое выражение, но Витечка точно усвоил, что, получив «укорот», я обычно соглашалась: делай как знаешь. Я, наверное, трусоватый человек и конформистка по природе, но мне ни разу не довелось увидеть, чтобы один из спорщиков сказал другому: «Ты переубедил меня, я не прав и перехожу на твою точку зрения». Поэтому, заслышав грозовой рокот предстоящего «укорота», я заранее сдаюсь и занимаю Витечкину позицию.
Но сейчас, видимо, моя реакция не совпадала с ролью, придуманной мне в сценарии «Расставание интеллигентных супругов», и Витечкино режиссерское чувство было глубоко уязвлено отсебятиной, которую я бессовестно порола на выпуске спектакля в свет.
— Почему ты всегда выдумываешь себе роль жертвы? — с настоящей страстью и негодованием спрашивал он меня. — Почему ты и обо мне подумать не хочешь?!