– Господи! Такой старый? – с напускным изумлением воскликнула Триш.
Тридцать восемь. А ей – двадцать два. В самом расцвете. Триш принялась вытряхивать сумочку, чтобы занять чем-то руки. Он был намного старше и в то же время так молод. Ей пришло в голову, что, будь он ровесником матери Петры или даже на несколько лет старше, ей сейчас не грозила бы истерика. И было бы абсолютно наплевать, как она выглядит. Потому что они бы никогда… никогда…
– Что ты делаешь? – осведомилась Петра.
– Я… я вытряхиваю крошки из сумочки, – поспешно объяснила Триш, от души надеясь, что Петра не заметит, как от волнения у нее перехватывает дыхание.
– Понятно.
Более красноречивого «понятно» Триш еще не приходилось слышать. Но что, собственно, такого в том, что она решила привести в порядок сумочку? Триш принялась критически разглядывать свое отражение в зеркале, тщетно пытаясь взять себя в руки.
– Петра… скажи мне вот что. Я в самом деле превратилась в законченную деревенщину, пока жила в своем захолустье? – шутливо спросила она, отчаянно пытаясь скрыть неуверенность и страх. Ее темно-синие глаза встретили озорной и в то же время ласковый взгляд Петры.
Без косметики внешности Триш, как ей казалось, не хватало изысканности, хотя ее темные от природы брови и ресницы не нуждались в помощи туши и карандаша, а на щеках был здоровый румянец.
В шикарно обставленном номере отеля она чувствовала себя словно рыба, выброшенная на сушу. Неудивительно, что люди оглядывались на нее, пока она добиралась до Южного Кенсингтона. Она была похожа на деревенскую девчонку, заблудившуюся в большом городе!
– У меня ужасный вид, да? – в отчаянии спросила она.
– Прекрати напрашиваться на комплименты! Ты такая красивая, что мне хочется нацепить тебе на голову бумажный пакет. Ты же просто пышешь здоровьем, у тебя отличный загар и ноги от шеи. Ты – как глоток свежего воздуха, несносная ты плакса! – Петра с нежностью обняла подругу. – Все эти размалеванные куклы позеленеют от зависти.
Триш вовсе не польстило то, что ее назвали глотком свежего воздуха. Сейчас она с радостью обменяла бы внешность провинциальной пастушки на изысканный наряд, белоснежную кожу, накладные ресницы и длинные ногти. Она спрятала за спину свои огрубевшие от работы руки. Вот что бывает, когда без конца моешь посуду, затаскиваешь на берег лодку или возишься с каменной изгородью!
– Довольно лжи, я знаю свое место, – печально возразила Триш.
Оставив тщетные попытки придать своей внешности элегантность и лоск, Триш наконец-то расслабилась. Она улыбнулась Петре одной из самых ослепительных своих улыбок, обнажив ряд белоснежных зубов, казавшихся еще белее на фоне золотистого загара.