Риту просто распирает от любопытства.
Поэтому я курю и кайфую – знаю, что повторяюсь, так ведь я не против двойной дозы удовольствия, да и к сигаретам, если честно, не равнодушна.
А еще – продолжаю рассказывать историю, под конец которой Риту, наверное, разорвет на куски, теперь уж точно от зависти.
– Втроем, – пыхнув в сторону, подтверждаю я. – Это если меня не считать.
Пепельный сталактит обвалился, наконец, с Ритиной сигареты – единственный выдавший ее любопытство просчет. В совершенстве овладев наигрыванием равнодушия, она забыла о простой вещи: пепел время от времени нужно стряхивать.
Вот кобылка, как же она изнывает, весело думаю я, а ведь для ее полыхающего любопытства у меня еще найдется угля. Рите остается мириться с тем, что если у женщины нет собственного пожарника – мужика с мощным и безотказным огнетушителем, всегда найдется стерва вроде меня, готовая в любой момент плеснуть новую порцию бензина в ее вырабатывающую зависть топку.
– Ну и как с тремя? – спрашивает Рита с такой интонацией, что это даже вопросом не назовешь. Ее бы за кадр, озвучивать прощальное письмо самоубийцы, получится так же уныло и безнадежно: никого не виню, ничего не хочу, простите и прощайте.
Океюшки, подруга, сейчас ты у меня кончишь, мысленно резвлюсь я и добиваю несчастную.
– Господи, Рита, чего только не было в общаге! И вшестером, и двенадцать парней с тремя девчонками. Студентками были, дурами наивными. – я снова затягиваюсь и словно вижу себя глазами Риты: выглядящей на удивление юно шлюшкой. – Ну а тогда, да. На одном сверху, а двое во рту. И знаешь в чем фишка? Сперма отдает едой. Серьезно. Вот что ели недавно, тем и пахнет, даже привкус какой-то есть. А эти двое… Как же их звали-то? Павлик, тот что на курс старше, а второй… Второго забыла. В общем, они пива нажрались и кислятины какой-то, то ли капусты, то ли помидор соленых. Фу, гадость какая! Мне и сейчас противно вспоминать.
– И ты блеванула. – говорит Рита тоном врача, осматривающего пятидесятого за дежурство пациента.
– Ага, бля. – на прощание поцеловав бычок взасос, я бросаю его, чтобы тут же растереть подошвой об асфальт: счастливая быстрая смерть.
– Все мужики – животные, – выношу вердикт я.
– Или педики, – вносит поправку Рита и идет к себе в киоск.
Рита – толстая неудачница, и в мужчинах она разбирается так же, как я в ее диоптриях. Не удивлюсь, если каждую ночь она спит и видит, что, простите за каламбур, спит с существом мужского пола, хотя бы и с педиком.
Ничего странного в этом нет: Рита – тридцатипятилетняя девственница. Ну, или жирная целка, как характеризует себя она сама.