С болью глядя на убитого горем и унижением молодого господина, Магобэй потихоньку ретировался. Памятку пришлось переписать.
Было решено, что голову при передаче следует освидетельствовать.
Когда об этом сообщили монахам, они ответили, что готовы принять пожелание хозяев, хотя сами не видели в том никакой необходимости, поскольку голову никто не трогал — она оставалась в том самом узле, в котором ее принес Кураноскэ.
Магобэй и его подручные развернули узел перед монахами, поднесли поближе фонарь и осветили содержимое. Колеблющийся фитиль фонаря освещал снизу лица сгрудившихся вокруг головы людей, отбрасывая зыбкие переливающиеся блики.
Едва развернув узел, Магобэй сразу же снова положил голову на циновку. Освидетельствовав ее вместе с помощниками, он поклонился монахам и промолвил:
— Сомнений нет.
С тем Магобэй и удалился.
Монахам предложили перекусить вареным рисом, что привело их в замешательство: в доме, где попахивало мертвечиной, не слишком хотелось браться за палочки для еды. Однако подносы с закуской для них уже были приготовлены. Итидон и Сэкиси с трудом заставили себя проглотить по щепотке риса, остальное вернули с извинениями и поспешили откланяться, прихватив расписку. Выбравшись из этой мрачной усадьбы, в которой царил гнетущий дух смерти и запустения, на свежий зимний воздух, они почувствовали, будто родились заново, и вздохнули с облегчением.
В Ёнэдзаве горы, долы и селенья утопали в снежной белизне, и над этим призрачным миром вот уже который день нависало угрюмое серое небо. Обутые в соломенные боты прохожие со скрипом протаптывали дороги в глубоком снегу. Год близился к концу. На земляном полу в прихожей лежала присланная в подарок туша дикого кабана. Снегопада давно не было, и кое-где снежный покров уже стал слегка подтаивать, а солнце порой робко проглядывало на миг сквозь тучи, так что иные уже стали повязывать на голову платки по-летнему[202] и поговаривать, что дело идет к весне. Всем надоела эта зимняя спячка. Там и сям бросались в глаза влажные после стаявшего снега островки черной земли. Хотя каждый год всем приходилось видеть ту же картину, смотреть, как пробуждается природа, всегда было отрадно. И то, что со стороны Этиго[203] стали приходить люди, перебираясь через горные перевалы, тоже было знамением близкой весны. Однако по ночам все еще было морозно. В ясную погоду месяц холодно сиял над белыми гребнями далеких гор. Прозрачный воздух слоился, словно стеклянный. Все вокруг замерло, скованное морозом. Призамковый город был погружен в какую-то немыслимую тишину. Гонец из Эдо, с трудом одолев снежную дорогу и перейдя через перевал Итая, добрался до Ёнэдзавы поздно ночью.