— Вот почему мне так нравится с тобой возиться, — Мишима потрепал его по щеке, и Гурьев немного даже покраснел от похвалы. — Ты думаешь по-европейски – и при этом, как настоящий самурай.
— Ты не ответил на мой вопрос, Нисиро-о-сэнсэй. Позволено ли будет мне повторить его?
— Какой вопрос? — прикинулся наивным Мишима.
— Почему ты никогда не учил меня стрелять?
— Я уже ответил. Или тебе этого мало?
— Мало, сэнсэй.
— Ну, хорошо. Может быть, я просто стал старый и мне стыдно признаться тебе, моему ученику, что я не умею обращаться с этой железной убивалкой? — Мишима прищурился и стал похож на Братца Лиса. — Если хочешь, можем поучиться вместе.
Гурьев опять покраснел – так сдерживался, чтобы не расхохотаться:
— Прости, сэнсэй, — он поклонился. — Орико-чан надеялась, что ты сможешь привить мне неромантическое отношение к жизни.
— Какое?
— Сэнсэй? — удивился Гурьев. — Романтика. Я имею ввиду романтику. Это… Костер, песня, долгий поход к последнему морю, приключения, схватки, сокровища Великих Моголов. Это романтика.
— Орико-чан – очень, очень хорошая мать, — Мишима опустил веки, соглашаясь с собой. — Только совсем не понимает, что значит – вырастить настоящего воина. Твой отец, Киро-сама – он бы никогда так не сказал.
Его удивление, несмотря на внешнее спокойствие, было таким сильным и неподдельным, что Гурьев понял – если он ещё хотя бы секунду попробует удержаться от того, чтобы не расхохотаться в голос, он рискует лопнуть от смеха.
Мама так и не успела ни о чем расспросить Полозова. Она погибла за пять дней до его приезда, оговоренного заранее и ожидаемого с таким нетерпением.
Это случилось у самого подъезда. Она возвращалась домой с торжественного собрания в издательстве, было уже темно. Её ждали. Их было несколько. Победа далась им нелегко – один из них остался лежать рядом с маминым телом на недавно выстеленном асфальте. Длинная шпилька-стилет из твёрдого, как железо, дерева – подарок Мишимы – вошла бандиту снизу в подчелюстную область, пронзила мозг и остановилась, уткнувшись в основание черепа. Вероятно, она увидела их – и, повинуясь своей интуиции, успела достать шпильку из причёски. Давным-давно, — ей тогда ещё не исполнилось и четырнадцати, — Мишима научил её закалывать волосы одной шпилькой так, чтобы они держались, не рассыпаясь. У неё были такие волосы! Судя по количеству крови, перепало прилично и кое-кому ещё. На маме не нашли ни царапины, — удар чем-то тяжёлым, дубинкой или коротким ломиком, переломил ей шейные позвонки. Слишком тонкая кость. Для мужчины такой удар мог и не оказаться смертельным. Счастье, что она умерла мгновенно.