Попивая кофе, я просматривала «Ди Вохе» и делала вид, что не слышу разговора. Той же ночью я сообщила в отряд о намечаемом выезде Фриделя и точное описание его внешности…
Егер и Гольдамер с ним не поехали. Через два дня в мою комнату вошел взволнованный Егер и сообщил о покушении на Фриделя. Покушение было совершено между Замбрувом и Ломжей. Фридель ехал на легковом автомобиле. Партизаны обстреляли машину. Фридель был тяжело ранен, кажется, в бедро и бок. При нем нашли фальшивые документы — они оба с водителем были в гражданском. Сбитые с толку партизаны даже извинились перед Фриделем за то, что ранили его и разбили машину…
Гестаповца привезли в госпиталь в Белостоке. Отдел гауптштурмфюрера Хаймбаха, известного палача и садиста, вел тщательное расследование. Гитлеровцы не верили в случай. Поездка Фриделя была засекречена. Следовательно, выясняли, кто мог донести об этом партизанам. Фридель не преминул сообщить, что перед поездкой беседовал с Егером и Гольдамером. Добавил при этом, что подозревает меня, поскольку я тоже там присутствовала.
Допрашивал меня сам Хаймбах. Я прикинулась, что вообще не помню этого разговора. Однако я должна была представить неопровержимые алиби каждого часа ночи и дня, предшествующего нападению на Фриделя. От допросов у Хаймбаха меня избавили Егер и Гольдамер, поручившись за мою непричастность к этому делу.
В мае 1944 года состоялась моя последняя встреча с Людвиком. У нас была почти целая ночь. Он уверял, что скоро здесь будут русские, чтобы я еще недолго продержалась. Запомнились его слова: «Смысл твоей жизни — это твой долг, который ты выполняешь, твоя ненависть к ним, твоя любовь ко мне, твоя верность Родине, за которую ты борешься, как солдат на фронте…» Это была безумная ночь, полная любви и горечи расставания…
Людвик погиб через месяц, а с ним и многие другие партизаны. Гестаповцы привезли их трупы в Белосток и бросили во дворе под стеной. Гитлеровцы около них фотографировались. Я хотела увидеть останки любимого, но не смогла…
Воспользовавшись немецкими документами, я тайком выехала в Варшаву. Там нашла дальних родственников, которые приютили меня.
Потом было варшавское восстание… Я сбежала из лагеря в Прушкуве. Скиталась до конца войны.
И это, пожалуй, все… Какой же смысл могла иметь моя жизнь после войны?.. В родные места я не могла вернуться. Кто знал там, что мне приходилось вести двойную игру? Людей, которые могли меня узнать, я избегала. Ведь они запомнили меня как «немку». И такой я, пожалуй, останусь в их памяти навсегда. Нелегко из сознания людей вычеркнуть то, что они приняли как бесспорный факт.