Вадим взял мою руку с другой стороны.
— Анвер, а почему вы, собственно говоря, решили, что Рая без вас не дойдет до парохода? Разве у вас кошачье зрение и вы видите ночью, как днем?
— Ни зрения, ни хитрости кошачьей не имею, к сожалению, только, знаете… — запальчиво начал Анвер, но, видимо, ничего больше придумать не мог.
Вадим крепко сжал мне запястье.
— Так что же случилось, Раечка? До этого я не замечал за вами таких капризов…
— Это не каприз, — вздохнула я и больше не сказала ни слова.
Вадим и Анвер начали о чем-то спорить, а я, глядя себе под ноги и еле различая дорогу, думала о своем.
В детстве я любила тетю Аню почти так же, как бабушку. Потом увидела, что ей уже неинтересно привязывать мне банты и забавляться башкирским акцентом. Я почувствовала холод, и моя привязанность ослабела. Последние годы она перестала быть моей тетей Аней и превратилась в Анну Николаевну.
Бабушка, став пенсионеркой, круглый год жила на даче. Анна Николаевна приезжала туда только летом. Вместе с ней появлялись гости, и мы с бабушкой едва успевали стряпать, убирать, мыть посуду, поливать цветы… Я уже начинала мечтать о зимней тишине, когда, приехав на воскресенье из интерната, можно коротать время только с бабушкой. Но бабушке все казалось не в тягость, и она двигалась как молоденькая, когда была вместе с дочерью.
— Вот что, — вдруг остановился Анвер. — Давай-ка я тебя понесу. Ты, видно, совсем расклеилась…
— Ты в своем уме? — возмутилась я.
— Раечка, не злитесь! Ну, хотите, мы вдвоем вас понесем? Сцепим руки замком… — предложил Вадим.
— Я не устала… Не очень, во всяком случае… Я просто думала… — потемки развязали мне язык, — думала о том, можно ли ради близкого человека поступать нечестно с другими людьми…
Теперь замолчали и они, а я приуныла вовсе.
В темноте все вокруг потеряло привлекательность. Деревья и кусты у дороги казались черными, черным был и лес, тянувшийся с обеих сторон, а цветы стали одинаково серыми. Вслед за нами по темному небу бежала луна, прикрытая легким облаком. Над землей поднимался туман, и ногам стало холодно от выпавшей на траву росы.
Я почувствовала, что рука Анвера держит меня гораздо слабее.
— Не знаю уж, можно ли любить человека, которому требуется нечестность, — сказал он, когда мы вышли к берегу.
— Ты ничего не понимаешь! — воскликнула я. — Кто тебе говорит, что требует! Но для его спокойствия!..
— Ну, знаешь… — протянул Анвер. — А если этот человек, узнав о низости, которую сделали, заботясь о нем, на всю жизнь потеряет спокойствие? Об этом ты не думала?
Я засмеялась. Засмеялась от радости, что мой сердитый партнер нечаянно открыл мне истину. Конечно же, служебные неприятности Анны Николаевны будут для бабушки не так тяжелы, как мое бесчестное поведение. Ведь даже в детстве, когда я прибегала в медпункт на кого-нибудь пожаловаться, она прерывала меня строгим голосом: