— У-у-у!.. — прокатилось по залу веселым, удивленным вздохом.
Я взглянула на собравшихся. Конечно, в первом ряду сидели наши расфранченные осветители. У них были улыбающиеся лица. Даже Виктор смотрел на меня с интересом. Я, набравшись храбрости, продолжала:
— Первое русское училище открыли в царствование Анны Иоанновны, всего на двенадцать человек. Танцовщиц готовили для увеселения царицы и ее свиты на дворцовых праздниках…
Позади осветителей я увидела смуглое веселое лицо Гюзели, и мне стало необыкновенно просто рассказывать.
Может быть, ученые-искусствоведы признали бы примитивным все, что я говорила, но я от всей души старалась объяснить Гюзели и ее друзьям и даже нашим осветителям значение того, что искусство, созданное для дворцов, пришло к ним.
Из конца зала что-то крикнули. Я испуганно оглянулась на стол президиума.
Мансур встал и, сказав несколько слов по-башкирски, добавил:
— Наша гостья говорит только по-русски.
Я вгляделась в лица и увидела, что в зале не только молодежь. Кое-кому, видимо, быстро переводили мои слова. Я стала рассказывать медленнее, хотя по-прежнему старалась смотреть только в небольшие, но очень цепкие глаза Гюзели.
— Многие слышали стихи Пушкина о великой русской балерине:
…………
Стоит Истомина; она,
Одной ногой касаясь пола,
Другою медленно кружит,
И вдруг прыжок, и вдруг летит…
Я прочла до конца стихи об Истоминой, хотя чувствовала слабость своей декламации. Для бодрости я выпила всю воду из стакана и продолжала:
— Эта балерина, получившая бессмертие в стихах Пушкина, была бесправной девушкой из народа.
— А как это у Пушкина?.. «То стан совьет, то разовьет и быстрой ножкой ножку бьет…» — громко спросила Гюзель. — Покажи нам…
— Это, пожалуй, нельзя, — растерянно улыбнулась я, но, увидев интерес и недоумение на всех лицах, принялась объяснять: — Ведь в балете при всех движениях стан то сгибается, то разгибается. И «ножкой ножку бить» тоже при множестве движений приходится… Пушкин очень живо изобразил танцующую балерину. А какой именно танец?.. Этого, наверное, никто не знает!
— И совсем нельзя показать? — спросила Галя, сидящая в первом ряду около Виктора.
— Каждая балерина может станцевать это по-своему, — сказала я. — А правильно или нет, мог бы сказать только сам Пушкин.
Словом, я разговорилась вовсю! И меня слушали…
Потом, опомнившись, я заглянула в свой конспект и перешла к современности. Рассказала о серьезном образовании, повысившем общий культурный уровень артистов балета, о глубоком подходе к своему искусству. Упомянула и о предсказываниях белогвардейцев после революции: