— А какие это картины?
— Знаете, как будто рисовал ребенок.
— Очень крупными мазками, — вполголоса заметил Мандрэг.
— Откуда вы знаете? Вы видели? — удивилась Клорис.
— Нет, он говорил. Как-то очень странно он это сказал. Если в его картинах и было что-то детское, то это выражение его сущности.
— Да, верно, — согласилась Клорис, и они безмятежно принялись рассуждать об Уильяме.
Аллейн сидел и гадал, сколько бы им могло быть лет. Мисс Уинн не больше двадцати, думал он. Потом вспомнил, что в одной из критических работ о драматических поэмах Мандрэга говорилось, что автор еще очень молод. Должно быть, лет двадцать шесть. Жизнерадостность молодости защищала их от нервных потрясений. Убийство, попытка самоубийства, а они в это время ухитрились сохранить не только здравый смысл и душевную тонкость, но смогли к тому же влюбиться друг в друга. Как все странно, думал Аллейн, продолжая следить за их оживленным разговором. Он был уверен, что они забыли о его присутствии. И это показалось ему удачным — перед ним постепенно вырисовывался портрет старшего Комплайна. И все же со стороны мрачный анализ поступков несчастного Уильяма выглядел довольно нелепо. Они заключили, что неосознанная ревность к Николасу, маниакальная любовь к матери, комплекс неполноценности и особенно эдипов комплекс — основа его поведения и яростных вспышек против Харта.
— Поистине, — говорил Мандрэг, — мотивы Гадкого утенка и Золушки. Сколько все же смысла в народных сказках.
— И, конечно, живопись — это попытка преодолеть в себе комплекс неполноценности при помощи… э-э… своего рода духовного мазохизма, — добавила, поколебавшись, Клорис.
Мандрэг в свою очередь отметил, что любовь миссис Комплайн к младшему сыну была типичным проявлением… чего вот только, из его рассуждений Аллейн так и не понял. Но понял, что двое несчастных людей полностью зависели от эгоистичного, пустого и, по словам любителей-аналитиков на переднем сиденье, слишком сладострастного Николаса. Тем не менее, несмотря на заумные выкрутасы, рассказ показался Аллейну небезынтересным. Особенно одна фраза Клорис как-то все прояснила: «Я очень хотела с ней подружиться, — говорила она о миссис Комплайн. — Но бедняжка ненавидела меня сначала за то, что я обручилась с Ником, а потом еще сильнее за то, что я бросила его будто бы ради Уильяма. Мне кажется, в глубине души она понимала, что Ник совсем не паинька, но никогда бы не призналась себе, что он может совершить хоть какой-нибудь бесчестный поступок. Знаете, для нее он всегда оставался героем. И она ненавидела всех, кто выставлял его в невыгодном свете».