— А как вы думаете, она знала о романе с мадам Лисс? — спросил Мандрэг.
— Не знаю. Полагаю, что он держал это в тайне от нее. Если ему бывало выгодно, он не заикался о своем распутстве. Но в любом случае, она считала бы увлечение мадам Лисс вполне естественным. Ник для нее почти что греческий бог. Расселся на облаках и указывает: «Подайте мне ту или эту».
Аллейн кашлянул, и мисс Уинн вспомнила о нем.
— Боюсь, — проговорила она, — вам было не так уж приятно слушать нашу болтовню.
— Напротив, показное горе намного отвратительнее.
— Да, я знаю. Все-таки это ужасно, что нельзя ехать быстрее. Обри, а вы не могли бы ее как-то подстегнуть? Доктору Харту страшно важно получить все это поскорее. Ведь от нас многое зависит.
— Быстрее я боюсь. Впереди Пен-Джиддинг. Но сейчас у нас скорость лучше, чем утром. Смотрите, на плоскогорье все еще идет дождь. Скоро мы под него въедем. Если я застряну в Глубоком овраге, можно до дома дойти пешком. Там всего полмили.
— Опять возвращаться в этот ужас, — вполголоса произнесла Клорис.
— Ничего, дорогая, — прошептал Мандрэг. — Ничего.
— Меня поразила одна вещь, — сказал Аллейн, — это состав гостей. Что заставило вашего хозяина собрать под своей крышей такую компанию? Он что, не знал, как они друг к другу относятся?
— Нет, знал, — ответил Мандрэг.
— И тогда, почему же?..
— Он сделал это специально. Так он объяснил мне в тот вечер, когда я приехал. Его попытки создать что-либо в искусстве оказались бесплодными. И вот он решил компенсировать это в реальной жизни, организовав представление из живых людей.
— О господи! — воскликнул Аллейн, — но это невероятно странно.
Днем ветер на плоскогорье Ненастий стих, но дождь лил без остановки. Стало постепенно темнеть. И дом, и его обитатели, казалось, затаились и ждали. Мысли людей были прикованы к двум комнатам. В одной из них, за запертой дверью, сидел с опущенными руками и низко свесившейся головой уже совсем окоченевший Уильям Комплайн. В другой лежала на кровати его мать. Она едва заметно дышала и уже никак не реагировала, когда доктор Харт похлопывал ее по некогда им самим изуродованному лицу. Наклоняясь над ней, он кричал, будто хотел пробиться туда, в глубь ее сознания. Она назвала по имени свою старую приятельницу и Херси Эмблингтон. Три раза приходил Николас, который никак не мог подчиниться требованиям Харта. Сначала его голос нелепо сорвался и перешел в рыдающий шепот. Харт не переставал твердить: «Громче! Громче! Понимаете, мы должны разбудить ее. Ее необходимо разбудить».
Харта поддержала и Херси: «Ник, если она услышит, что это ты, она, может быть, сделает усилие. Надо, Ник. Ты должен».