Неделю спустя я с большим полиэтиленовым пакетом в руках стояла в аэропорту Шереметьево на регистрации рейса Москва – Рим.
– Это весь багаж? – недоверчиво спросила меня девушка, оформлявшая документы.
– Да, – нервно сказала я. – Нужно сдавать?
– Необязательно, можете взять с собой.
Жиган, стоящий рядом, усмехнулся своей самой поганой ухмылкой, и мне захотелось дать ему по носу.
Шкипер улетел в Италию на другой день после нашего с ним разговора. Меня передали на попечение Боцмана, который сделал все качественно и быстро: через два дня у меня на руках уже был загранпаспорт с шенгенской визой и билет на самолет. Зная от цыган, часто летавших к родственникам за границу, какой это геморрой – быстро оформить визу, я поняла, что возможности у Шкипера и компании действительно были очень большие. Ничего удивительного в этом, впрочем, не было. Сопровождать меня должен был Жиган, и это не добавило мне хорошего настроения, хотя я чувствовала: попроси я Боцмана дать мне кого-нибудь другого – вопросов бы не было. Но изображать из себя раньше времени королеву мне не хотелось.
Несмотря на данное Шкиперу обещание, я колебалась до последнего часа. Мое положение представлялось мне очень сомнительным, я отчетливо понимала, что, называя вещи своими именами, иду в содержанки к бандиту, и Степаныч сейчас наверняка переворачивается в гробу. И при этом так же четко знала, что ближе и дороже этого бандита у меня нет никого. Была ли это любовь? – я не знала. Ничего похожего я не испытывала ни к Ману, ни, еще раньше, к мужу Нины. Даже в чувствах Шкипера ко мне я не была уверена, хотя и понимала, чем он рисковал, прилетев в Москву лично для встречи со мной. В то утро, проводив его, я в чем мать родила встала перед зеркалом и долго придирчиво разглядывала себя. Ничего особенного я не обнаружила. Глаза... Волосы... Фигура... Ну и что? Все самое обычное, такое же, как у всех. Что Шкипер мог во мне найти? А если он врет? А если врет, то зачем?! Голова моя шла кругом, и положение усугублялось тем, что не с кем было даже посоветоваться. Тетя Ванда отбыла к родственникам в Одессу на очередные крестины. Милка с ней не поехала, но ей было не до меня: она каждый день отчаянно скандалила с мужем и свекровью, не желая возвращаться к Кольке, и каждый день врывалась ко мне в слезах, с душераздирающими воплями: «Смерти моей они, крокодилы, хотят!!! Не пойду к нему, паршивцу, ни за что!» Я советовала ей держаться: нужно было дождаться возвращения из Одессы братьев, которые спали и видели, как бы набить Кольке морду. Но даже если тетя Ванда была бы в Москве, а Милка решила бы все свои семейные проблемы, – даже тогда я не смогла бы рассказать им ни о чем. Во-первых, Шкипер просил не болтать. Он сказал это вскользь, почти шуткой, но я понимала: все абсолютно серьезно. Во-вторых, я знала, что тетя Ванда сказала бы мне то же самое, что я уже знала сама: я не просто ступаю на борт призрачного, ненадежного бумажного кораблика, которым рулил по морю жизни мой Шкипер, но и ввязываюсь в явную авантюру. Все это слишком опасно, слишком рискованно, даже неприлично. А Милка заголосила бы, что меня когда-нибудь пристрелят вместе со Шкипером, и тоже, в общем-то, была бы права. Но и отказаться я уже не могла, понимая в глубине души, что в таком случае больше не увижу Шкипера никогда. Уговаривать этот человек не привык.