Я снова задумалась. Никуда ехать из своей квартиры мне не хотелось. И я вовсе не была уверена в том, что хочу жить со Шкипером. Милка, скрестив руки на груди, сердито смотрела на меня.
– Мать, ты его хоть любишь?
– Да... Нет... Нет, наверное. – Я умолкла, вконец запутавшись. Несмотря на то что минувшая ночь по-прежнему казалась мне абсолютной закономерностью, я подозревала, что никакой любовью тут и не пахнет. Ни с моей, ни, возможно, и со шкиперовской стороны. Не то чтобы я ему не доверяла, но... мало ли какой стих мог на него найти.
Милка, с минуту понаблюдав за мной, махнула рукой:
– Черт знает что... Ну, ладно, не забудь хотя бы, что на работу вечером. Ты теперь сама себе кормилица, на своего жулика особенно не надейся, он сегодня жив, а завтра – нет.
– Милка!
– Двадцать лет Милка, и чего?! Вру, что ли?
– Накликаешь еще...
– Чепуха. Душу положу, что он сегодня в наш кабак явится.
Я тоже была в этом уверена и весь вечер, сидя за пианино, украдкой поглядывала на входные двери, в любой момент готовая заиграть Пашкину любимую мелодию из «Профессионала». Но Шкипер не пришел, и наряду с разочарованием я почему-то почувствовала облегчение.
Мы вернулись из ресторана в третьем часу ночи. И первое, что я увидела, выйдя из машины, – большой черный джип «Тойота» возле подъезда. Внутри кто-то курил.
– Опа... – тихо сказала Милка. – Не по твою ли душу?
– У Шкипера «Мерседес»... – растерянно ответила я. В желудке сразу похолодело. Вглядевшись пристальней, я рассмотрела за рулем джипа плоскую сонную физиономию Левки Боцмана.
– Привет, что случилось?.. – бодро начала я, подойдя к джипу... и осеклась на полуслове, вдруг поняв, что действительно что-то случилось. Боцман прикрутил вяло бормотавшее радио, молча открыл переднюю дверцу, приглашая меня внутрь.
– Может, поднимемся?
– Нет. Садись.
Я села. На подошедшую было с невинным видом Милку Боцман посмотрел так, что ее тут же сдуло. Цыгане быстро вошли в подъезд, но я заметила, что возле «Волги» остались Петька и Васька, которые демонстративно смотрели в другую сторону.
Боцман тоже заметил это.
– Боятся за тебя, смотри ты, – без намека на улыбку сказал он.
– Еще бы. – Я беспокойно заерзала на сиденье. – Боцман, ну в чем дело? Чего ты так поздно? Опять по башке стукнули?
Какое-то время Боцман молчал, барабаня толстыми, как сардельки, пальцами по рулю. Его глаз за тяжелыми, полуприкрытыми веками совсем не было видно. Когда я уже была готова завопить, Боцман, так и не повернувшись ко мне, медленно сказал:
– Плохие новости, сестренка.
– Что?.. – начала было я. И вдруг почувствовала, что голос у меня пропал, и я не шепчу даже, а как-то жалобно сиплю детской свистулькой: – Пашка? Жив?..