— Даже и не пытайтесь убежать от меня, — сказал он, стараясь, чтобы она не поняла по его голосу, с какой жадностью он вбирает воздух в легкие. — Я выслежу вас и заставлю заплатить с процентами за ваш вызов.
Он убрал ногу и протянул руку и тут же отпрянул, потому что она мгновенно перевернулась на спину и запустила обломком какой-то доски ему в голову. Выругавшись, Томас выбил из ее руки это импровизированное оружие, потом рывком поднял ее на ноги с такой силой, что она закричала. Он притянул ее к себе, не оставив никакой возможности для сопротивления.
— И еще я не советую вам прятаться по углам в надежде размозжить мне голову, — прошипел он ей в ухо. — Я ударю всякого, кто нападет на меня.
Она дышала испуганно, отрывисто. Он чувствовал это дыхание своей грудью. Ее лица не было видно, вуаль скрывала его. Почему она так действует на него? Почему — даже теперь, когда он насытил свою похоть, — он хочет ее сильнее, чем прежде.
Глупо. Он крепко взял ее за плечи, его возмущение самим собой удвоилось, когда он понял, что вымещает это возмущение на ней.
— Вы так и не ответили на мой вопрос. А он очень прост. Я снова задаю его: откуда у вас это ожерелье?
— У меня было видение, — упорствовала она.
— Нет, Мерри. Такой ответ я не принимаю. — Он повернулся и пошел по проулку, волоча ее за собой.
— Куда вы меня ведете? — В ее голосе слышался страх.
— Куда хочу, — ответил он, — пока вы не дадите мне ответ, который мне нужен.
— Я не знаю, чего вы еще хотите!
— Меня устроила бы правда. — Он нашел пролом между двумя домами, и они оказались на улице, где был вход в цыганскую таверну, а в нескольких шагах от нее стоял экипаж Гамильтона.
— Это моя карета, — сказал он. — Садитесь.
Женщина сидела напротив него в темной карете, и он ощущал ее напряжение. Он толкнул ее на сиденье, где обычно сидит прислуга, но она не возражала. Ее бешеное сопротивление перешло в смирение.
Смирение, в которое он не верил ни секунды.
— Снимите вуаль, — приказал он.
— Нет. — Ответ был быстрый и недвусмысленный.
— Я уже видел ваше лицо.
— Тогда вы должны забыть его. Вы видели лицо мертвой женщины. — Горечь, прозвучавшая в ее словах, заставила его замолчать, подумать в первый раз, что перед ним не просто чье-то орудие, одетое так, чтобы играть роль, для которой оно не подходит, но человек со своей отдельной жизнью, с мечтами и воспоминаниями. И сожалениями…
— Как ваше настоящее имя? — спросил он.
Она молчала очень долго, и он решил, что она никогда не ответит.
— Это не имеет значения, — сказала она в конце концов. Голос ее изменился, она больше не пользовалась грубыми вызывающими словами, голос звучал теперь мягко, податливо, и ему показалось, что он, Варкур, — ее последняя и единственная надежда. Ему казалось, что ее глаза под вуалью блестят, и он ругал себя за то, что невольно поддался на ее уловки. — Мне нравится имя Мерри. Оно ничуть не хуже любого другого имени.