Лиза плачет. Она виснет на мне, как клещ, и её невозможно оторвать.
— Мамочка, не уходи, не бросай меня снова, — рыдает она.
Я не могу, у меня разрывается сердце. Как уехать, как бросить её?
Лиза плачет так горько, что у меня внутри всё переворачивается. Она всё плачет и плачет, мы, как можем, успокаиваем, но она не успокаивается. Вадим, видя горе дочери, сам чуть не плачет. Нет, не нужно было вообще здесь появляться, я только разбередила их раны, причинённые утратой. Что я наделала! И теперь я их бросаю.
— Простите меня, — только и могу я пробормотать. — Я не хотела причинять вам боль.
Снег валит крупно и густо, за окном — сплошная пелена. Лиза уже не плачет, она только стонет, как раненный зверёк. Вадим, склоняясь над ней, гладит её по волосам, по плечам.
— Лизанька, ну, не надо так убиваться…
Она безутешна, Вадим в отчаянии. Она лежит на кровати, заломив руки, и стонет — жалобно, горько. К вечеру у неё поднимается температура, и ни о каком моём скором отъезде не может быть речи. Я сижу с ней до глубокой ночи, пока она наконец не забывается беспокойным, болезненным сном.
Мы с Вадимом снова сидим друг напротив друга на кухне. В кружках остывает чай, за окном — холодный зимний сумрак.
— Натэлла, я прошу вас остаться ещё на несколько дней. Вы видите, что с ней творится.
— Простите… Это я виновата. Мне не следовало приезжать.
— Что сделано, того уже не изменишь. Я не знаю, как просить вас…
Я говорю:
— Я бы с удовольствием задержалась ещё, но, понимаете… Та сумма, которая была у меня при себе, почти закончилась. Я не хочу сидеть у вас на шее.
— Несколько дней погоды не сделают, — усмехается он. — Это не проблема. Я вас только прошу, побудьте с нами ещё.
Его руки ложатся на мои. Они тёплые, от их ласкового прикосновения у меня бегут по коже мурашки.
— Я вас очень прошу.
6
Лиза выздоравливает медленно. Температура у неё уже нормальная, но каждый день у неё всё ещё слабость и головокружение, она почти не ест и каждый раз, когда я собираюсь выйти из дома — за лекарством или за продуктами, — она кричит:
— Мама, ты куда?
Каждый раз приходится её успокаивать:
— Я скоро вернусь, Лизанька.
Но она идёт следом с тревогой в глазах, ставших ещё больше за время болезни. Я убеждаю её:
— Малыш, я только съезжу в магазин и вернусь.
В её глазах — немой вопрос: ты уходишь? бросаешь меня? Я обнимаю её, целую и клятвенно заверяю, что вернусь не позднее, чем через час.
— Я буду ждать, — говорит она.
И она действительно ждёт: уезжая, я вижу её сиротливую фигурку в окне второго этажа. Когда я возвращаюсь, она всё ещё там, липнет к стеклу и смотрит на дорогу.