Он знал, что она ездила в Питсфилд укладывать волосы. Отправилась она вскоре после того, как он зашел за письмами на деревенскую почту, где мать Эмили и Энджел Джонс служила почтмейстером. Он нарочно позволил жене уехать, не сказав о письме Чарли Рейнса, чтобы дать себе эти несколько часов отсрочки.
Нелепо спрятавшись и наблюдая за ней, он представлял себе снова и снова ее сидящей под сушильным аппаратом, очаровательную Мадам как-там-ее-зовут, ее естественность и ее особый шик-блеск, который так заметно поднимал ее над другими, хуже одетыми клиентками. С этой улыбкой она вышла из салона красоты, помахав всем на прощанье рукой. Но и сейчас, когда улыбка никому не предназначалась, она все-таки играла на ее лице. Конечно, Линда улыбалась для себя — ведь она и сама была частью своих зрителей.
И вдруг жалость к ней, идущая, пожалуй, уже не от любви, а только от понимания, поглотила и затопила его. Линда! — подумал он, и спазм сжал горло. Бедная Линда!
Иллюзия освобождения, возникшая благодаря детям и их игре, — рухнула. Он снова ощутил свое бремя.
Машина скрылась из вида. На мгновение все стихло, лишь листья папоротника слегка покачивались и мерцали в лучах вечернего солнца.
Тут прозвучал таинственно завывающий голос Эмили:
— Друзья-звери! Бурундуки, сурки, бобры, белки — о друзья лесные звери, слушайте! Опасность миновала! Враг скрылся!
И она выпрыгнула из папоротника, и все остальные дети повскакивали на ноги следом за ней — Бак, толстый и раскрасневшийся, Тимми Морленд — тощий и подтянутый, как фокстерьер, Лерой, чьи белые зубы блестели на фоне золотисто-коричневой кожи. Энджел Джонс, всегда озабоченная, как выглядит ее одежда, принялась старательно отряхивать веточки, приставшие к джинсам.
Она обернула к Эмили свое круглое пухленькое личико, которое портит лишь вечное стремление взять верх над старшей сестрой:
— Дурацкая игра! Ведь это вовсе не Враг! То была миссис Гамильтон! И это всем известно.
— Ну и что же, дурочка! — Эмили теребила свою длинную темную косу. — Все равно это был Враг! Они все — Враги. — Она повернулась к Джону. — Правда, Джон? Любой из них — Враг!
— Конечно, — отозвался Джон, чувствуя всю неловкость и неуместность своего присутствия. — Когда вы — Звери, все они — Враги.
Какого дьявола он тут торчит? Взрослый человек валяет дурака с кучкой детишек — да еще в такой момент.
— Я бобр, — крикнул Бак Риттер.
— А я ондатра, — завопил Лерой.
Тимми Морленд пронзительно заорал:
— А я большой черный медведь!
Энджел Джонс следом за ними заплясала, закружилась, раскинув руки и сжав губы: