Макамы (ал-Хамадани) - страница 31

О знатности родичей твоих возвещающий.
Я деньги твои пытался выманить — выманил!
И дар получил я, твой карман облегчающий.
Когда мы сошлись, мою ты речь похвалил и стал
Стихами испытывать талант мой блистающий
И понял, что я побью любого противника,
Как меч полированный, секущий, сверкающий.
И ты, и твой быстрый конь — кровей благороднейших,
Звездою отмечены, как солнце, сияющей.

Я сказал ему:

— Выбирай, что понравится — себе забирай.

Он сказал:

— Дорожный мешок и то, что внутри, беру наудачу.

Я добавил:

— И верблюдицу, ту, что его несет, — в придачу.

Затем я ухватился за него всей пятерней и сказал:

— Нет, клянусь тем, кто конец руки на пять разделил и этой пятерке осязание подарил, ты не ускользнешь от меня, пока я не узнаю, кто ты.

Он отодвинул покрывало с лица, и оказалось, что это наш шейх Абу-л-Фатх Александриец. И я тут же сказал:


О Абу-л-Фатх, нацепивший меч,
Поверь, в мече тебе проку нет!
Ведь ты не воин и не герой,
Прими-ка добрый мой совет:
Из украшений того меча
Отлей ты себе ножной браслет!

ДЖАХИЗОВСКАЯ МАКАМА

(пятнадцатая)

Рассказывал нам Иса ибн Хишам. Он сказал:

Однажды меня позвали с друзьями на пир, и я, согласно известному хадису[54] Посланника Божьего, да благословит его Бог и да приветствует, откликнулся на приглашение: «Если б меня пригласили на трапезу из берцовой бараньей кости, я бы согласился; если б мне подали кость от предплечья, я бы принял».

И пришли мы в некий дом —


С красотой наедине он оставлен,
Все, что хочет, из нее выбирает.
Но добавить просит он постоянно,
Ибо всех он красотой одаряет.

Полы в этом доме были устланы коврами, подушки разложены рядами и угощение расставлено. У гостей глаза прохлаждались, ароматом рейхана и роз они услаждались, и под звуки ная и уда[55] истекали кровью золотые сосуды.

Хозяева вышли нам навстречу, и войдя, мы не могли уж отойти от столов, пестревших, точно весенний луг, уселись в круг, в ряд стояли блюда несметные, лежали яства на них разноцветные — черные, словно уголь, белые, словно лед, красные, словно рубин, желтые, словно мед. Вместе с нами сидел незнакомец, рука его по столу путешествие совершала и спор разноцветья разрешала, румяные щеки лепешек хватала, глаза у тарелок выдирала и пальцы свои по земле соседей пастись пускала. Она взад и вперед по тарелкам ходила, словно ладья по шахматным клеткам бродила, так что кусок вытеснял кусок, а глоток подгонял глоток. И при этом он не говорил ни слова, а мы вели разговор и среди этого разговора помянули ал-Джахиза[56] и его речения, Ибн ал-Мукаффу[57] и его остроумные поучения, и так случилось, что этого разговора начало с окончанием пира совпало.