Песня о теплом ветре (Егоров) - страница 40

Я выхожу с наблюдательного пункта дивизиона. Белое солнце, белые пески. На мгновение зажмуриваюсь, чтобы не слепило. Открываю глаза — опять все бело. Слишком долго был в полумраке.

Телефонисты помещаются совсем близко — метрах в пятидесяти.

Снова слышу песню:

Любка дает концерт телефонистам. Удивительное это существо — Любка! Она и споет и спляшет. И не боится ничего.

Не проходит дня, чтобы кого-то не убило, кого-то не ранило. И Любка, как «Скорая помощь», должна мчаться на место катастрофы. Места катастроф всегда опасные. Но Любка доберется хоть куда — бегом или ползком. Сотни ран перевязала она и много раз записала в донесениях с поля боя: «смерть».

А потом возвращалась в штаб, приходила из-под обстрелов, из-под бомбежек и никому не рассказывала, как тащила по дюнам раненого, как видела последнюю полустеклянную улыбку в глазах обреченного.

— Тяжело воевать, мужики? — спрашивала она, сбрасывая с себя санитарную сумку.

И ни один «мужик», конечно, не мог сказать, что ему тяжело.

Иногда Любка предлагала:

— Кому письмо написать? Только не любовное…

А самой Любке писать было некому: мать погибла в Минске в первый день войны, брат убит на фронте, а отец пропал без вести. Никого на свете нет у Любки, и в любви ей не везет. Любила майора Казанцева — погиб, сама похоронила. Но где же тот живой человек, с которым можно быть рядом и которому можно все доверить?

В Любке души не чает старший лейтенант Исаев. И если он не видит ее несколько дней, то с попутными присылает записки, трофейные конфеты, шоколад, примитивные военторговские духи.

Любка читает записки Исаева, и на глазах у нее блестят слезы.

— Тяжело воевать, мужики?

Как будто только мужики воюют! Опять песня, песня о Южном фронте.

— Люба! — кричу я, приоткрыв дверь в блиндаж. — Вам надо в штаб?

Песня утихает. Любка выходит из блиндажа.

Дальше двигаться надо осторожно. Из Лисичанска нас хорошо видят. Могут открыть огонь. Немецкие артиллеристы любят охотиться за одним человеком. Ради какой задачи — непонятно. Опять-таки для устрашения, наверно.

Охотятся они неумело, бьют в белый свет, как в копеечку, выбрасывают десятки снарядов. По теории вероятности один из них всегда может оказаться для жертвы роковым…

Едва мы с Любкой проходим двести или триста метров, как слышим свист.

Нас заметили.

Свист нарастает. Мы падаем. Где-то в стороне раздается: «Ах! ах! ах!»

Куда укрыться? Место самое неудобное: ровное-ровное. Невдалеке видим окопчик. Неглубокий, совсем маленький. Ползем к нему.