— Занят господин! Знатные гости у него, не чета тебе, оборванец! Али Хазрет-паша и французский генерал пожаловали. Проваливай! Кому сказано, пошел прочь!
Что мне оставалось делать? Потоптался на месте и поплелся домой. Когда огибал ограду, со стороны двора послышался веселый говор. Прильнув к прутьям железной ограды, я увидел четверых мужчин. Впереди стоял улыбающийся Мансоу. Чтобы угадать это, проницательности не требовалось: уж очень он походил на Шардына. По левую руку от него раскуривал чубук кряжистый, как бочка, турок в сверкающих эполетах. «Али Хазрет-паша», — смекнул я. Справа с тросточкой в руках, сверкая знаками отличия, что-то громко на языке, которого я не знал, выкрикивал сухопарый господин. «Видать, это и есть французский генерал», — подумал я. А чуть поодаль стоял высокий, в белом бурнусе, Джавад-бей. Таким его и раньше описывали мне очевидцы.
Мужчины уселись за столик, на котором стояли фрукты, щербет и орехи. «Сладко живут, лихоимцы, — мелькнуло в моей голове. — Только петушиных боев им не хватает». И тут, как по волшебству, явились двое слуг с петухами. Выпустили птиц. Красный петух остервенело кинулся на белого кочета. Налетел, сцепились так, что пух полетел, а потом отпрянули друг от друга. Взъерошенные, с распущенными крыльями, поточили клювы о землю и пригнули к ней головы. Помигивая веками, с минуту зло наблюдали друг за другом и снова ринулись в бой. Раскровавили гребни. В клюве каждого торчал пух, у красного петуха белый, у белого — красный. Гости и хозяин умирали со смеху и подзадоривали драчунов, свистели, кидали в них орехами.
Мне стало тошно. Оттолкнувшись от прутьев ограды, сжимая кулаки, я, от греха подальше, поспешил прочь.
«Нас стравливают с соседями, как этих петухов, — размышлял я по дороге. — Птицы схлестнулись — им смешно, люди дерутся — им опять же забава, развлечение, даже выгода: враждуйте, темные, нам от раздоров ваших спокойнее».
На следующий день, проведав, что гости уехали, я вновь появился у железных ворот, будь они прокляты! Открыл калитку, и другой стражник, сменивший предыдущего, спросил:
— Чего надо?
Я объяснил, что хочу видеть Мансоу, сына Шардына, молочного брата отца моего.
— Видишь, конь под седлом? Хозяин на охоту собирается. Не до тебя ему!
— Я его ненадолго задержу. Всего два слова сказать желаю.
— Не могу пропустить! Велено никого не пропускать!
Пока я препирался со стражником, во двор с балкона спустился Мансоу, сын Шардына. На ногах сапоги выше колен, на голове соломенная шляпа, двустволка за плечом.
Я был в архалуке, черкеске и при кинжале. Заметив незнакомца в странной для турецких обычаев одежде, он подошел ко мне.