— Я полагаю… — сказала она, хмурясь, забыв, как ненавидит Макса ди Анджели, думая только о том, как странно, что он как будто понимает все это. Глядя на него, она подумала, что он уловил ее сомнения, и тогда ей придется распрощаться со всем этим. Она вспомнила Кэсси, и ей стало грустно. Неважно, что она думает о ее отце, она могла бы полюбить этого ребенка. Он продолжал изучать ее, задумчиво и не выражая никаких эмоций; тем не менее, Линнет почувствовала его неудовлетворенность.
— Вы очень молоды, — сказал он пренебрежительно, — кроме того, боюсь, что вы плохо знаете итальянский, а на этом языке говорят в моем доме, что неудивительно.
Линнет почувствовала нарастающее раздражение, и внезапно ее перестало волновать, одобряет ее этот человек или нет. Он, видимо, не намерен предлагать ей работу, она уйдет отсюда и никогда его больше не увидит.
— Очень скоро мне исполнится двадцать два, и тут уж я ничего не могу исправить, даже если бы и хотела, — сказала она колко. — Я понимаю немного по-итальянски — большая часть оперных либретто написана на этом языке — и у меня займет немного времени, чтобы научиться говорить на нем. Тем не менее, я вижу, что не подхожу вам, поэтому я не хочу отнимать у вас время, да и у себя тоже!
При последних словах она встала. Но она не успела сделать и шага, как он оказался рядом и легко дотронулся до ее руки, его пальцы лишь коснулись ее кожи.
Она не почувствовала ни ужаса, ни отвращения, но прежде чем она смогла осознать, почему его прикосновение ей не неприятно, он убрал руку.
— Сядьте, мисс Хэлси. Пожалуйста, — сказал он спокойно. Она постояла еще с полминуты, молча сопротивляясь. Он не двигался, просто указывал ей на стул, и Линнет сдалась. Она села, ею овладело чувство обреченности.
— Вот так лучше, — ободряюще сказал он. — Мы, итальянцы, ценим темперамент, но, пожалуйста, не пытайтесь переиграть нас в нашей же игре.
Уголки его губ слегка тронула улыбка, и Линнет должна была признать, что он очень привлекателен, — это так, и нет смысла отрицать этот факт. Он обладал очарованием, которое использовал как оружие, и она начинала понимать, почему женщины легко становятся жертвами этого очарования, хорошо, что она была предупреждена.
— Я умею только играть с детьми, синьор, — сказала она.
— Я видел это, помнится, — ответил он, и Линнет снова покраснела так, что ее лицо стало напоминать пион.
— В вашу пользу, мисс Хэлси, говорит то, что Косима приняла вас. Так что вы — хозяйка положения.
Линнет чуть не подскочила на стуле. Она не ожидала этого; даже когда он попросил ее остаться, она решила, что он хочет всего лишь прочитать ей еще одну лекцию, и сейчас перед ней стояла дилемма. Хотела ли она остаться, или нет? Ему, видимо, и в голову не приходило, что она может отвергнуть его предложение: она предполагала, что он не привык к возражениям. Он был Макс ди Анджели, любимец европейского высшего общества, ему были рады в полудюжине столиц, в любом имении.