пальцы…
…Дар замолчал, остановившись взглядом на огоньках, прорывающихся из-под поленьев. Костер стихал. Я сидел, боясь проронить хоть одно слово. Я опасался неосторожным звуком развеять невидимый туман потрясающей истории, которая витала рядом с нами в ночи.
Неожиданно Дар наклонился к костру и опустил пальцы в огоньки. Я инстинктивно вздрогнул, однако дальше произошло невероятное: Дар начал задумчиво играть язычками пламени, а те огибали пальцы, не причиняя им никакого вреда.
— Дар! — воскликнул я. — Вас не жжет огонь?!
От моего возгласа Дар словно очнулся.
— Извините, — проговорил он. — Я совсем забылся.
Он снова отодвинулся от огня, продолжая на него смотреть.
— Да, — сказал он, — после моего путешествия на Солнце огонь не трогает меня.
— Невероятно!
— Да, невероятно… У меня осталось ощущение, что меня все еще окружают остатки грависилового поля.
— Оно сохранилось во мне, — продолжил он после некоторой паузы, — хотя… — он на мгновение словно запнулся, — оно должно было исчезнуть в том моем сне… Впрочем, я прервался на школьные воспоминания, но вернусь к Бэрбу…
…Итак, мы летели на небольшом квоце по городку… В те минуты мое сознание было переполнено воспоминаниями о Юнне, а Бэрб что-то рассказывал мне. Я почти не слушал его. Я отвлекся от своих мыслей только тогда, когда услышал, что он уже дважды переспросил меня о моих видениях на подлете к Солнцу, о том, что мне виделось в тот момент, когда включалось поле грависила.
Я машинально ответил ему, что слышал голос матери, рассказал, как, погружаясь в парасон, я вместо пульта вдруг увидел простой деревянный стол, бумаги на нем, перед столом окно, а за окном земной ландшафт, рассказал про раннее утро и восходящее из-за горизонта Солнце.
Бэрб заметил мне, что все, кто подлетают к Солнцу, при погружении в поле грависила начинают созерцать необычные видения. У каждого всплывают картины как бы из другого мира.
Эти его слова вернули меня из забывчивости. Я задумался. А ведь, действительно, был такой миг, когда я ощущал словно раздвоение. Будто в этот момент во мне жил какой-то другой человек. Я вспомнил прозвучавший тогда в моем сознании голос матери, и только теперь сообразил, что он был очень странным. Самым странным было то, что в те мгновения она как бы рассказывала мне о миге моего рождения, об акушерке, взявшей меня на руки, и о первых лучах Солнца, упавших на мое маленькое тельце. А я ведь хорошо помню ее рассказы о моем рождении. Оно происходило совершенно в иной обстановке. Ни о какой женщине-акушерке не шло и речи…