– Прояви мужской характер! – советовал Алексей Витальевич. – Она же не только тобой помыкает, но и маму третирует. Если тебе нравится быть у жены под каблуком,– твоё дело! Но маму так унижать, доводить её до приступов стенокардии я позволить не могу!
Было видно во время этой беседы, что младший брат едва сдерживает нетерпение, что разговор для него крайне неприятен, хотя он и сознаёт правоту Алексея. Да и неловкость от осознания Севой своей полной подчинённости Валентине давала себя знать. Так или иначе, но младший брат пообещал Алексею, что всё уладит. Однако Новый год, любимый мамин праздник, был непоправимо испорчен.
Впоследствии такие стычки в кухне стали систематическими. Почему-то вся столовая посуда, перевезённая сюда матерью после квартирного обмена, постепенно оказалась случайно разбитой. Невестка купила всё новое и. не позволяла Ольге Алексеевне этой посудой пользоваться. Потом, к восьмому марта, мама получила анонимное, отпечатанное на машинке письмо, в котором в изощрённых выражениях предсказывалась её смерть и гибель её "усатого сына" в автомобильной аварии. Прочитав это письмо, Фёдоров пришёл в негодование. Стиль не узнать было невозможно, а подробности, излагавшиеся в письме, могли знать только те, кто жил здесь или хотя бы был ежедневным гостем. Странное дело, но и Сева, совсем недавно такой покладистый и добрый, к весне совершенно изменился. Ольга Алексеевна уже чуть ли не каждый день слышала от него грубости. Лицо брата приобрело прежде несвойственное ему жёсткое выражение. И это был тот, кого Алексей совсем недавно упрекал в излишней податливости и отсутствии характера!
После очередной вспышки агрессивности невестка на какое-то время затихала. А на несколько дней даже становилась вежливой и предупредительной. Фёдоров утверждал, что это обычная цикличность поведения для такого рода психопатов как Валентина. Но мама не соглашалась, утверждала, что такое поведение невестки после хулиганской вспышки – признак раскаяния, жалела её и… всякий раз прощала. Обладая развитым чувством справедливости и чуткой совестью мама не в состоянии была понять, что бывают люди, вообще, начисто лишённые таких качеств, что всепрощенчество лишь поощряет асоциальность их поведения.
Всё это тянулось уже годы. Мать, прежде такая энергичная и жизнерадостная, щедрая душой и искрящаяся остроумием, постепенно сникла, утратила жизненный тонус. Но сделать что-то, исправить не представлялось возможным. Точнее говоря, старшие Фёдоровы этого не умели. Они оказались не готовы к повседневным контактам с такими людьми, какой оказалась жена младшего брата. Росла лишь общая неудовлетворённость жизнью, ещё не сформулированное чётко желание перемен, перемен к лучшему. Но как их достичь, по какому пути пойти? В общем, Алексей лишь сбрил усы, чтобы раз и навсегда исключить напоминание матери о злобном письме с предсказаниями несчастий и гибели. А в присутствии брата жена его всякий раз удивительно преображалась. Откуда-то появлялись улыбки, уважительный тон по отношению к свекрови. Хамство, площадные выражения исчезали. Всем этим невестка исключала самую возможность рассказа младшему брату о том, как себя ведёт и что вытворяет его жена, когда он этого не может видеть. Но Фёдорову мешала и совесть, устоявшееся с детства принципиально уважительное отношение к другим людям: разве можно вмешаться в жизнь, в судьбу Севы? Нет, надо терпеть, надо как-то уживаться!