К счастью, Ольга Алексеевна оказалась востребованной новой работой, куда пригласили пенсионерку, узнав о её педагогических талантах и достижениях. Так что, погрузившись в работу, мать Фёдоровых сумела вновь воспрянуть духом, бывая дома лишь вечерами, когда в присутствии Севы ей ничего не грозило. Но к осени работу Ольге Алексеевне пришлось оставить. по просьбе невестки. Она родила сына, которому требовались уход и забота. Сама же Валентина, не воспользовавшись декретным отпуском, сразу вышла на работу. Мир и согласие в доме матери казались прочно восстановленными. Вот только раза два Ольга Алексеевна пожаловалась приходящему к ней старшему сыну, что до двух – трёх часов каждую ночь слышит через самодельную перегородку вкрадчивый голос невестки, что-то непрерывно втолковывающей засыпающему мужу. Как выразилась тогда Ольга Алексеевна, "ночная кукушка дневную перекукует", и что поэтому вмешиваться в дела Севы не имеет смысла.
Но через несколько лет грубость и злоба, привитые Валентиной мужу, гипнотически внушаемые ею еженощно Севе против его родных – матери и брата, обернулись против неё самой. И всё бы ничего, пожалуй, во многом и заслуженно, но дело дошло до драки. Ольга Алексеевна, как она рассказывала потом Алексею Витальевичу, бросилась разнимать супругов, дерущихся и не стесняющихся в выражениях на глазах у замерших от испуга детей. В результате, Фёдоров, придя к матери, снова застал её плачущей и, самое ужасное, с синяком под глазом и большим клоком вырванных с корнем волос, прилипшим к свитеру у неё на спине. Этого Алексей Витальевич стерпеть уже не мог. Не взирая на возражения матери, просившей его не вмешиваться ("Не надо, Лёша! Она – психически ненормальная!"), Фёдоров вошёл в комнату к невестке (брата там не было), но успел задать всего лишь один вопрос:
– Что вы, Валентина, себе позволяете? Как вы посмели напасть на пожилую женщину?!
Что было после этого, он помнил смутно. Очнулся он, почему-то лёжа на полу в коридоре, чувствуя сильную головную боль, и увидел склонившегося над ним молодого лейтенанта милиции с серьёзным и умным лицом. Оказалось, что пока брат "отдыхал, гуляя по берегу", после драки с женой, а Ольга Алексеевна страдала в своей комнатушке, Валентина, воспользовавшись странным обмороком Алексея Витальевича, сбегала в милицию, сделала заявление о нападении на неё со стороны мужа, его брата и их матери.
Алексей Витальевич впоследствии читал это заявление, поражаясь иезуитской находчивости невестки, её умелой лжи и продуманной аргументации. Не учла она только одного: отсутствия у себя малейших признаков избиения, на которое ссылалась в своём заявлении, но при наличии явных признаков нападения и у "пенсионерки Фёдоровой", и огромных синяков на лице у её "старшего сына, пришедшего в гости к своей матери", как было написано в протоколе. Впрочем, тем протоколом дело и ограничилось. "Перестройка" была в разгаре, и наказывать виновных стало не принято.