Он выпил крепкого вина, есть не хотелось, он никуда не торопился. Деревня готовилась к сиесте. Графиня, скорее всего, заперлась в спальне, и он мог пронести картину на виллу, не привлекая внимания.
Интересно, думал он, как отреагируют на нее Анна-Луиза де Санктис и Альдо Мейер, и священник, который приедет, чтобы расследовать жизнь Джамоко Нероне. Улыбнулся, представив, как изумленно откроются их рты, когда они впервые взглянут на полотно. И уж в тот момент по их глазам и лицам оп сможет прочитать все тайны, которые они хранили столько лет.
Он задумался о названии, и оно тут же родилось в его голове: «Знак противоречия». Чем больше он думал о нем, тем больше оно ему нравилось. Для Николаса Блэка символ распятого Христа приобрел новое значение: юноша, прибитый к кресту невежества, суеверий и нищеты, полумертвый, обреченный на неминуемую смерть, но все же улыбающийся – одурманенная, исступленная жертва времени и его жестокостей.
Монсеньор Блейз Мередит и Аурелио, епископ Валенты, столкнулись с еще одним противоречием – чудесами, приписываемыми Джакомо Нероне.
Мередит и епископ стояли на широкой, выложенной плитами террасе виллы, с которой открывался вид на долину, где работники не спеша переходили от дерева к дереву, опрыскивая их из портативных баллонов американской конструкции, висевших у них за плечами. Другие работали на маленькой дамбе, устанавливая новые ворота шлюза для регулирования расхода воды, поступающей на окрестные фермы. За водосливом по серому склону холма поднимались женщины с корзинами камней. Эти камни использовались для ограждения виноградных террас, куда потом теми же корзинами приносилась плодородная земля.
Они напоминали трудолюбивых муравьев, и Мередит подумал, что видит перед собой чудо, почище описанных в кожаном фолианте: волей одного человека бесплодный склон превращался в цветущий сад. Он не преминул сказать об этом Аурелио, и на лице епископа Валенты заиграла довольная улыбка:
– Это плохая теология, друг мой, но греющий душу комплимент. Для этих людей действительно произошло чудо. Внезапно у них появилась работа, а с ней хлеб на столе и лишний литр оливкового масла… Они не могут понять, как это произошло, и даже сейчас задаются вопросом, а все ли тут чисто. Опрыскиватели, например… – Епископ указал на горбатые фигурки меж молоденьких апельсиновых деревьев. – Мне пришлось купить их на собственные деньги, но они стоят каждой затраченной на них лиры. Год или два назад крестьяне опрыскивали свои деревья из плевательницы – бака с водой, куда мужчины сплевывали пережеванный табак. Некоторые старики до сих пор отказываются признать, что мой метод эффективнее. Я смогу убедить их, лишь собрав по три апельсина на каждый, собранный ими, и продав их вдвое дороже, потому что мои апельсины более сочны. Не мы докажем им, что будущее – за нами.