Винченце обернулся к нему, и Феликс кивнул, натянуто улыбнулся.
— Ты еще молод, — посерьезнев, сказал Винченце. — Ты еще успеешь правильно все оценить, понять, на что ты потратишь вечность. Вот твоему Серафиму Степановичу я бы, например, тайну не открыл. Ему уже некогда думать, смерть к нему слишком близка, и страх, как у всякого живого существа, затмит разум и подчинит все желания. Вот ты — другое дело. — И сдул с крупной ягоды прилипший листик.
Феликс с унынием посмотрел на прозрачные под лучами солнца, словно стеклянные бусы, ягоды.
— А ты, — спросил он, осторожно взвешивая слова, — как давно ты не можешь умереть?
— Очень давно, — сказал Винченце. — Иногда кажется, целую вечность. Но знаешь, я как-то привык. После того как рассорился с пра-пра-правнуком из-за женщины и порвал со своими потомками связь, я перестал тяготиться течением времени. Порой это даже забавно! Влюбляешься в какую-нибудь красавицу, бросаешь ее, когда она начинает подозревать кое-что, а когда возвращаешься — любимая вдруг выходит тебя встречать дряхлой старушкой. Е ridicolo, si?[82]
— Значит, то, что ты сказал тогда, на берегу, что дрался с гладиаторами, это правда? Тебе сотни лет, ты не маркиз и даже, наверное, не итальянец?
— Эх, я слишком молодо выгляжу, — вздохнул Винченце не без тени кокетства. — Хотя многие дают мне еще меньше, чем ты, лет двадцать пять… Друг мой, слышал ли ты о городе Вавилоне? Конечно, слышал, и далеко не лучшие отзывы. В вашей главной книге о моем родном городе предвзятое мнение.
— Родном?
— Угу. Я там родился.
— И…
— Хочешь спросить, до пресловутой башни или после? — улыбнулся Винченце. — После. Я застал лишь грандиозные развалины и даже не очень уверен, была ли стройка на самом деле. Но скоро мы все это узнаем — слышал, археологи скоро собираются в те места на раскопки.
— И конечно, ты родился каким-нибудь наследным принцем? — пошутил Феликс.
— Мой отец был аптекарем, — покачал он головой, — так что страсть к гербариям мне досталась по наследству. Он держал лавку, торговал разными снадобьями. Он был мастером своего дела и неплохо зарабатывал, содержал семью — мать, меня и четырех моих старших сестер. Знаешь, при том что все это было в доисторические времена — если смотреть из сегодняшнего дня, — жилось вполне неплохо. Когда не знаком с каретами на мягких рессорах, поездами на паровой тяге, пружинными диванами и утренними газетами — как-то по ним и не скучаешь…
Когда я подрос, тоже стал помогать отцу в торговле, учиться семейному делу. И должен сказать, очень скоро в городе мне не стало равных в аптекарском мастерстве. Мне очень нравились все эти баночки, снадобья, порошки, благовония. Да, честно говоря, они мне и сейчас нравятся… Потом отец умер, и дело полностью перешло в мои руки.