— Кто трогал мою укладку?
Ответа нет. Монахини вовсе не готовы к тому, чтобы на них сердились. Близится день выборов. Монахини пришли в полном ожидании откровений Фелицаты о том, как надо жить любовью возле аллеи, обсаженной тополями.
А Фелицата говорит глухим, сдавленным голосом:
— В моей укладке кто-то рылся. И наперстка моего нет.— Она поднимает первый слой и осматривает второй.— И здесь рылись,— говорит она. И заглядывает под третий. Потом решает лучше опростать укладку, чтобы проверить тайничок.— Сестры,— говорит она,— кажется, они добрались до моих писем.
Словно ветер пролетает над озером, шелестят камыши и вспархивают птицы. Фелицата считает письма.
— Нет, все здесь,— говорит она,— но их читали. И наперсток мой пропал. Не могу найти.
Все ищут Фелицатин наперсток. И никто не находит. Колокол звонит к Третьему Часу. Утро почти прошло, и совсем впустую, и монахини гуськом тянутся на молитву — все недовольные и каждая наконец-то сама по себе.
О, как сострадательна Александра, оповещенная о Фелицатином несчастье!
— Будьте с ней помягче,— говорит она старшим инокиням.— У нее, видимо, совсем плохо с нервами. Наперсток — ну что такое наперсток? Да, наверно, она сама в порыве неосознанного желанья послать к чертям свое постылое рукоделие и сбежать с любовником куда-нибудь заложила этот несчастный наперсток. Помягче с ней. Это ведь так прекрасно — утешать страдальцев. Нет в мире красоты превыше красоты доброго дела. Она пребудет сама себе наградой во веки веков.
Уинифрида смутно понимает, что Александра все говорит верно, вот только зачем она сейчас все это говорит? Вальбурга и Милдред молча стоят и размышляют, и Александра оставляет их наедине с размышлениями. Конечно же, Александра говорит это недаром, она хочет, чтоб дух ее не утратил ясности пред Господом и чтоб сбылась предначертанная ей судьба аббатисы Круской. Очень скоро всем сестрам становится известно, как благородно мыслит Александра, и все даже недоумевают, как это она перед самыми выборами заклинает быть помягче с воинственной соперницей.
Назавтра крошка Фелицата вся дрожит от гнева и взвинчена до визга. Заговор, заговор, против меня заговор — только об этом слышат ее товарки в рукодельне между хвалитнами и Первым Часом, Первым Часом и Третьим, Третьим и Шестым. Потом она укладывается в постель; ее ошарашенные подруги везде ищут наперсток, и все их реплики и догадки отлично прослушиваются в диспетчерской.
К вечеру Вальбурга докладывает Александре:
— От нее понемногу отшатываются. Мы задавим паршивую сучонку своей кротостью.