Над океаном поднимался туман. Я не мог оторвать глаз от этого зрелища — как будто за этой тающей завесой в любую минуту мог показаться японский берег. Я заказал стейк из тунца, запеченный в фольге картофель и салат «айсберг». Пиво называлось «Anchor Steam» и по вкусу напоминало пиво «с дымком»,>[123] которое подают в бамбергском пивном ресторане «Шленкерла». Официантка была очень внимательна, сама подливала мне кофе, осведомилась о моем самочувствии и поинтересовалась, откуда я приехал. Она тоже бывала в Германии, навещала своего друга в Баумхольдере.
После обеда я немного прошелся, вскарабкался на скалы и вдруг увидел прямо перед собой Голден-Гейт-бридж.>[124] Я снял плащ, положил его на камень и сел на него. Берег навис над океаном почти отвесной стеной. Внизу скользили пестрые парусные яхты, медленно шел мимо сухогруз.
В свое время я решил жить в мире со своим прошлым. Вина, искупление, энтузиазм и слепота, гордыня и гнев, мораль и разочарование — все это я привел в некое искусственное равновесие. Благодаря этому прошлое стало абстракцией. И вот реальность добралась до меня и грозила нарушить это равновесие. Да, я как прокурор стал слепым орудием в чужих руках, это я понял после крушения рейха. Можно, конечно, задаться вопросом, существуют ли более или менее достойные формы такой «слепоты». И все же для меня это было не одно и то же — отягчить свою совесть виной, служа, как я думал, великой и, как оказалось, преступной идее, или стать глупой пешкой — пусть даже слоном — на шахматной доске какой-то мелкой грязной интриги, которую я пока еще не понимал.
Какие же выводы можно сделать из истории, рассказанной фрау Хирш? Тиберг и Домке, дело которых я вел, были изобличены лишь на основе ложных показаний. По любым, даже по национал-социалистским меркам, приговор был судебной ошибкой, и мое дознание тоже было ошибочным. Я стал инструментом преступного сговора, а Тиберг и Домке — его жертвами. Я все отчетливее вспоминал детали этого дела. В письменном столе Тиберга были обнаружены спрятанные документы, содержавшие чрезвычайно важные идеи военного значения, которые Тиберг и его исследовательская группа сначала активно разрабатывали, а потом решили придержать. Обвиняемые в ходе следствия и во время суда настойчиво утверждали, что не могли одновременно заниматься двумя перспективными направлениями, что работу по одному из них они приостановили, с тем чтобы продолжить ее позже. Все это держалось в строжайшей тайне, тем более что их открытие, по их словам, было настолько значительным, что они и сами ревниво охраняли свое детище от завистников и врагов. Только поэтому бумаги были спрятаны в письменном столе. Возможно, этот аргумент и помог бы им оправдаться, но Вайнштейн заявил, что подслушал разговор между Домке и Тибергом о необходимости не допустить реализации открытия и тем самым приблизить конец войны даже ценой поражения Германии. И вот оказывается, что такого разговора не было вообще.