Полька высыпала на стол полные корзины фасоли или гороха, и они усаживались лицом друг к другу, чтобы за лущением предаться беседе.
– Я никогда не забывала, что фасоль, горох и прочее – кушанья королей!
Нищим доставались одни очистки, да и то, если повезет. Так что откуда им знать, каков этот вкус? Я очень дорожу своим огородом!
И она пересыпала из ладони в ладонь щедрую горсть, любовно разглядывая горошины.
– Изысканная еда! Только здешний люд настолько пристрастился к более обильным блюдам, помогающим телу сохранять тепло, что я остаюсь со своим горохом в одиночестве.
Впрочем, в примыкавшей к дому летней кухне распространяло аромат телячье рагу в красном вине…
– Скажи-ка, Полька, почему я не вижу твоего мальчика, толстощекого крепыша?
– Он уже давно ушел в леса.
– Такой молодой!..
– Зато крепкий! Нам не удалось его удержать. Пушнина – это болезнь, от них лихорадит всю молодежь. К тому же здесь нет иного способа разбогатеть.
Однако даже эта хитрая бестия, развившая в себе тонкий коммерческий нюх, которую одни величали Жанин Гонфарель, а другие, знавшие ее в далекой молодости, продолжали кликать Полькой, потеряла покой. Беспокойство у нее вызывала не участь сына, а будущность этого пока еще ценнейшего товара пушнины. Вот где таился секрет ее интереса к моде на круглые шляпы, поля которых неминуемо сужались: ведь это, по ее разумению, могло нанести роковой удар по процветающей торговле мехом бобра! Прежняя мода на шляпы из «бобрового фетра» превратила шкурки этого зверька, которые раньше считали никчемными даже индейцы, в драгоценный товар, а «путешественников», грудами привозивших их от индейцев, – в избранников фортуны. Отважный юноша, который во Франции никогда не имел бы ни лиарда в кармане и был бы обречен на пожизненное нищенство, мог после нескольких поездок к северу отгрохать себе дом на загляденье хоть в Квебеке, хоть на острове Монреаль и обрядить свою будущую избранницу в одни шелка.
– Что станет с нами, – прошептала она, – если бобер подешевеет? С нами, канадцами, у которых нет иного богатства?
– Неужели здесь и впрямь идут разговоры о грядущем падении спроса на меха?
– изумилась Анжелика.
– Пока еще нет.
Понизив голос, Полька поведала ей, что Франция вот уже несколько лет отправляет избыток пушнины в Бельгию и Голландию, однако в этом году коммерсанты Льежа и Амстердама закупили его вдвое меньше и предупредили, что с них достаточно. Особенно неохотно брали бобра. Тревожные признаки.
Дальше настанет черед остальных мехов: лисы, выдры, норки…
– Нам удалось перехватить у Московии монополию, однако самым ходовым мехом был бобровый. А бобер – это шляпы! Чем меньше становятся шляпы, тем меньше и спрос, а значит, избыток бобра на рынке… Это – разорение…