Иногда они смеялись как заговорщики, что свидетельствовало о долгой дружбе, возникшей внезапно, иногда Ломенье снова впадал в меланхолическое и тревожное состояние, как если бы неожиданно очнулся на краю бездны.
Между ними стоял призрак, но благодаря этим беседам Анжелике удалось заставить его взглянуть на ситуацию более трезвым взглядом, не столь трагично. Ей удалось добиться от него признания, что Себастьян д'Оржеваль всегда публично выражал недоверие к женщинам, а под внешним проявлением почитания и даже иногда очарованности скрывалась непримиримая вражда.
– Он был так несчастен, – вздохнул Ломенье. – У него не было матери и, по его словам, он провел детство среди ужасных созданий женского пола, грубых, умалишенных, похотливых и даже не чуждых колдовства. Не доверяясь Женщине, он уже не верил в Красоту, и более того в Любовь…
– Три эти понятия, которые он люто ненавидел.
Слово «ненависть» казалось шокировало Ломенье, но он сдержался, не осмелившись протестовать.
В тот вечер они шли по направлению к Сагенэ после вечерней службы, которая собрала в церкви Девы Марии утомленных землепашцев и индейцев, только что прибывших из Верхнего Сагенэ с грузом мехов для продажи.
Завтра граф де Ломенье продолжит путь в Квебек, тогда как корабль с командой из Голдсборо, собрав на борту экипаж, поднимет парус и продолжит путь по реке-морю Сен-Лоран до самого залива с тем же названием.
Они обменивались словами не столько для того, чтобы убедить друг друга, сколько чтобы разделить чувства беспокойства и грусти.
– Вы – светлое создание, – повторял Граф де Ломенье, – вы не можете понять этого человека.
– Но вы тоже, Клод, вы тоже дитя света. И вот поэтому-то, я думаю, он вас и любил, он, угрюмый юноша из Дофинэ, он нуждался в вас, вы освещали его жизнь. Он заманил вас в Канаду ради этого. Так не дайте же себя увлечь в мрачные глубины его гробницы.
– Как вы узнали, что он из Дофинэ? – спросил удивленный Ломенье.
– Мне… мне кто-то сказал… я думаю.
Но она знала, что ей известно гораздо больше о детстве Себастьяна д'Оржеваль, и даже больше, чем известно самому Ломенье. А он смотрел на нее с беспокойством и восхищением, словно его снова охватывал страх, о котором предупреждал д'Оржеваль; иногда ему казалось, что она действительно обладает сатанинской способностью предвидения и маккиавелической ловкостью.
– Как бы то ни было, – продолжал он, – можно сказать, что с вашим появлением между нами умерло что-то, что нас связывало с самой юности и помогало нам до того момента жить и направлять наши стопы на пути покорения народов и Божьего промысла.