— Перестань!
Предчувствуя грозные времена, я развалился на кровати умирающим лебедем. Оставалось лишь посетовать, что какая-то нелегкая принесла в мой дом Зубастика. Ведь знал я, знал, что там, где крутится этот зловредный субъект, жди неприятностей. Конечно, Изенгрим не сунул мне за шиворот дохлую крысу, как Гузо Морфейну, не поджег заклинанием ботинки, как Рохле Мелкору, не сделал пока ничего ужасного, но… Ему достаточно было произнести одну-единственную фразу, чтобы превратить в руины замок моего душевного спокойствия. Может, Поттер и не предвидел такого эффекта, однако сразил он меня наповал.
Квирсел тем временем резво скользил по волнам рассуждений.
— Совершенно очевидно, что твое хорошее настроение не могло закончиться ничем хорошим, прости за каламбур. Визит этого достойного господина, похоже, вышиб из тебя дух. Я прав? Конечно, прав. А все почему? Находясь в самозаточении, ты отвык общаться с массами, и твои редкие вылазки в мир людей общей картины не меняют. Я склонен полагать, что твоя привычка шарахаться от каждой тени проистекает именно отсюда. Лишь кардинальные перемены твоего образа жизни расставят все по своим местам…
Мне показалось, что говорит это не высокоумный пес, а моя сестра Гермиона. Все основные тезисы этот батончик на кривых ножках свистнул именно у нее, только изложил их своими словами. Вот прохиндей.
Суть в том, что чародейка постоянно талдычит мне, что во всех своих бедах виноват исключительно я сам. Я-де не умею себя вести, потерял хватку, обленился и расклеился до последней степени. В качестве иллюстрации своих утверждений она справедливо, как ей кажется, сравнивает возлюбленного брата с вещами, лишенными от природы внутреннего стержня: пудингом, желе, мокрой тряпкой, земляным червяком или виноградной улиткой. Но у улитки, по ее утверждению, хотя бы есть домик на спине, а я и тем обделен.
Возражаю ли я, спросите вы? Борюсь ли за свое достоинство с жаром, приличествующим истинному аристократу? Иногда да, но чаще — нет. Спорить с Гермионой бесполезно, переубедить ее можно лишь с помощью героических деяний, на которые я не мастер. Конечно, что-то такое я проделывал не раз, но исключительно потому, что не было другого выхода.
В своих разглагольствованиях мопс дошел до того места, где собирался съехать на обличение всего чародейского класса, как вдруг его что-то осенило. Замолчав, он уставился в пространство и сидел в неподвижности довольно долго. Его бы взять и поместить на алтарь — получится самый настоящий божок мудрости.
— Я понял, — сказал Квирсел. — Понял!