Клавдея не отставала от мужиков. Она шла четвертой. Косили в восемь кос.
Уходи, пятку подрежу! — кричала она, догоняя ближнего к ней мужика.
Косы вспыхивали на солнце почти рядом. С мужика градом лил пот.
Вот чертова баба! — ворчал он, размахивая косой все шире и шире, стараясь уйти вперед и делая на прокосе огрехи.
Куды? — смеялась Клавдея. — Сзади тебя на второй ряд косить, что ли?
И под общий хохот мужик отпрыгивал вбок, чтобы не сцепиться косами. Клавдея заканчивала «ручку» на его прокосе. Мокрая кофта прилипала к спине, накаленное солнцем и работой лицо горело густым румянцем. Петруха расхваливал Клавдею.
Эх, вы, — корил он мужиков, — эту бабу, да в ваше бы тело засунуть, вот был бы мужик, не вам пара! Откуда в ней сила такая?
У Клавдеи часто болела голова. В эти дни было очень тяжело. Петруха не давал ей спуску.
Вставай, вставай, разомнешься, — толкал он припавшую к подушке Клавдею. — Подумаешь, нездоровье! Разнежилась! Не головой косить, а руками. И так затянулись с покосом. Ржи доходят, пора страдовать.
Клавдея, морщась от боли, вставала, охала и, стиснув голову потуже мокрым полотенцем, брала косу на плечо и плелась на прокосах уже самой последней, восьмой.
Как-то раз, будучи не в силах подняться, Клавдея осталась лежать в балагане. Петруха, изругав ее, как только сумел, отступился, плюнул и вышел. Клавдея осталась одна. В балагане, сделанном наподобие юрты, было полутемно. Издали доносился звон кос, шуршание травы и зудящее шипение лопаток с песком, которыми правили косы.
Головная боль стала стихать. Клавдея перевернула подушку прохладной стороной вверх и, откинувшись, задремала.
Вдруг послышались быстрые шаги. Петруха, сдвинув вбок лиственничную кору, заменявшую дверь, вошел в балаган. Клавдея отодвинулась дальше к стенке. Петруха покосился на нее и стал шарить у себя в изголовье.
— Кресало забыл. Не видала? — спросил он, стоя на
коленях.
Не видала, — ответила Клавдея.
Петруха слегка нагнулся к ней.
А ты… красивая, Клавдея… Да… — проговорил он
так, славно с ним кто-то спорил, и тронул твердыми пальцами ее ладонь.
Клавдея выдернула руку резким рывком.
Не лезь. Ударю! — коротко сказала она.
Петруха отскочил, прищурился и, стиснув жилистый кулак, замахнулся. Клавдея сжалась в комок и закрыла голову руками. Тогда Петруха медленно разжал кулак и, пристально оглядывая сверху Клавдею, сказал:
Не трону. Ладно… — И вдруг, насупившись, прошипел — Смотри, баба… После обеда не встанешь косить — шкуру с тебя спущу!
И вышел из балагана.
С этих пор Петруха почти не глядел на Клавдею, но гонял ее немилосердно. Мужикам не давал такой работы, какую загадывал ей. «Уйти», — много раз думала Клавдея, но уйти уже было нельзя, некуда. Избенку ихнюю Петруха вывез, поставил себе на заимку, на пашне. А к осени Ильче опять стало хуже.