Попасть в это крыло, где расположен мой кабинет и жилой блок охраны, абсолютно невозможно. Кругом решетки и двери. Ну а система сигнализации просто фантастическая!
— Не сомневаюсь. — Я вежливо кивнул.
— Как там наш самоубийца? Оклемался? Не дожидаясь моего ответа, полковник открыл один из ящиков стола и нажал на какую-то невидимую мне кнопку.
Я услышал тихое жужжание у себя за спиной и обернулся. Одна секция стоящего напротив стола Карпова книжного шкафа плавно отъехала в сторону. Голубым мерцающим светом вспыхнул экран монитора. Секунду спустя на нем появилось изображение — прижавшийся к каменной стене заключенный с перебинтованной рукой и стоящий рядом коротышка-доктор. Потом в фокусе объектива появился и я сам...
— Как видите, — не без хвастовства заявил Карпов, кивая на экран, — начальник охраны, дежурный по учреждению и, конечно же, я в любую минуту можем проконтролировать любую камеру, любой коридор или любое другое помещение тюрьмы. К чему я все это говорю? А к тому, что вы, отец Павел, будете жить в единственном месте на Каменном, где отсутствует система постоянного слежения.
Это строение единственное, которое не соединено с основным корпусом тюрьмы. До сих пор оно пустовало. — Поймав мой заинтересованный взгляд, Карпов уточнил:
— Видели тот домик с крестом на крыше, что находится напротив «шлюза»? Когда-то в нем жил настоятель монастыря. Там всего одна комната, но зато есть все необходимые удобства — вода и прочее. Когда встал вопрос с вашим размещением, я сразу же подумал о домике настоятеля. Ведь вы, отец Павел, начиная с сегодняшнего дня, можно сказать, и есть первый после более чем семидесятилетнего перерыва настоятель Каменного.
— Благодарю вас, Олег Николаевич.
— Вот и замечательно, — хлопнул по крышке стола Карпов. — Так как, вы говорите, себя чувствует наш самоубийца?
— Он так и не смирился со своей участью. Постоянно твердит, что невиновен. — В нескольких предложениях я передал наш со Скопцовым разговор.
— Ничего удивительного, — равнодушно произнес полковник. — Когда пообщаетесь с остальной сотней заключенных, то увидите — каждый второй считает, что его осудили на «вышку» незаслуженно. Я хочу, отец Павел, чтобы вы раз и навсегда усвоили — все, кто сидит сейчас в этой тюрьме... — Карпов сделал широкий жест рукой, описав что-то вроде полукруга, — настоящие выродки, недочеловеки, на совести которых в общей сложности около тысячи убийств! Взять, к примеру, Ряховича. Собственноручно задушил пятнадцать человек, после чего расчленял трупы и съедал их мясо! Если бы экспертиза признала его сумасшедшим, то сидеть ему в дурдоме до конца своих дней. Но он оказался не более ненормальным, чем мы с вами. Представляете? А Пархоменко! Бывший следователь, между прочим! Сволочь! Сколотил банду из бывших сотрудников мурманской и североморской милиции, которая отличалась невиданным до сих под изуверством в процессе сбора дани с бизнесменов! На суде было доказано — только доказано — сорок два убийства, а сколько случаев остались неизвестными?! — Карпов вытянул из пачки сигарету, прикурил от настольной зажигалки и глубоко затянулся. — До сих пор не пойму, как ему подписали прошение о помиловании... Так что у меня нет сомнений в виновности наших зеков, отец Павел. И уж тем более в отношении Скопцова. Сексуальный маньяк, изнасиловавший и зверски убивший семерых женщин в вашем родном Питере! Знаете, что он вытворял с ними после того, как удовлетворял свою мерзкую похоть?!