Ловчий сидел в массивном кресле с высокой спинкой, отделанной деревом, и задумчиво, изучающе смотрел на меня.
— Тебе повезло, что твой генерал так растерялся при твоем эффектном появлении, — заметила я на обратном пути.
Ловчий усмехнулся. По всему было заметно, что он доволен прошедшей охотой.
— Это не везение, — обронил он.
— А что же?
Мы шли по серому бульвару, рассвеченному фонарями, казавшимися мне во мраке влажной ночи смазанными акварельными пятнами.
— Я знал, как он поступит. Видеть мир глазами своей жертвы — это часть охоты. Помнишь, я говорил тебе.
Я остановилась.
— То есть ты хочешь сказать, что понял, как он поступит, за те считаные минуты, это мы его видели? — Я едва удерживалась от того, чтобы схватить Ловчего за рукав грубой кожаной куртки, развернуть к себе и заглянуть в холодные волчьи глаза в поисках ответа.
— Я знал таких, как он, — терпеливо объяснил Ловчий.
— А если бы ошибся?
— Охотник не ошибается, иначе он уже не охотник.
Я задремала днем, в нашем убежище, в подвале. И мне пригрезился очень странный сон. Будто мы с Артуром, взявшись за руки, бежим по дороге. Впереди — море, переливающееся и искрящееся всеми оттенками синевы — от темно‑бархатного до нежно‑голубого, почти белого.
На берегу, покрытом круглыми белыми камешками‑голышами, у самых волн, стоит небольшой белый домик с красной крышей. Солнце, пригревшись, довольной кошкой дремлет на его стене, а деревянные створки окна раскрыты настежь навстречу морю и небу.
Я слышу, как бьется о камни море и шуршит, отступая, как смятая бумага, в которой мы хранили новогодние игрушки. Мы бежим, и я снова чувствую себя живой, настоящей. Я чувствую тепло и перекаты гальки у себя под ногами, и руку Артура, и биение его сердца… И в этот миг все мое существо, с макушки головы до самых пяток, пронизывает счастье. Оно такое же острое и резкое, как боль. Счастье в чем‑то сродни боли, и от него иногда тоже хочется плакать. Когда оно такое большое, что не помещается в тебе и выплескивается наружу сверкающими брызгами. Его так много, что хочется черпать его горстями и бросать вокруг, делиться им со всем миром.
Мне так хорошо в этом сне! Я смотрю на Артура и смеюсь. А потом мы вместе, рука об руку, подходим к дому у моря.
— Это тот дом, о котором ты говорил? — спрашиваю я, не ожидая ответа потому, что и сама прекрасно знаю: это именно тот дом.
Я касаюсь ладонью стены, нагретой солнцем.
— Погоди, — говорю я Артуру, — я посмотрю, что там внутри.
Почему‑то я чувствую ответственность за Артура, я должна первой войти в дом и проверить, все ли там в порядке.