Оставлять без достойного ответа гримасы эрны леди Янамари не собиралась. Она тут же демонстративно и шумно принюхалась к ролфийке и молвила светски-любезным тоном:
— Теперь я верю — жизнь на Ролэнси приучает также к изобилию неожиданных запахов.
«Ну, с меня хватит», — не выдержала эрна Кэдвен и, плеснув себе на ладонь, сама умыла графиню, словно раскапризничавшегося ребенка. Впрочем, ролфийские дети никогда так не капризничают! Даже совсем маленькие.
«А я бы тебе шею свернул», — фыркнул дед. Он оседлал бочку и оттуда наблюдал за сеансом укрощения строптивой шуриа.
«А я бы тебя заживо сожгла», — весело подумала Джона и снова вежливо поддела девушку-ролфи:
— Эрна, из вас получилась бы великолепная банщица! Вы уверены, что правильно выбрали карьеру?
«Что ты теперь споешь?»
Дразнить эрну было очень забавно. Будь на ее месте кто-то вроде покойного Эйккена, только живой и осязаемый, Джона, конечно же, держалась бы в рамках, то бишь тише мышки.
«Правильно мыслишь, малявка. Моя Джоэйн тоже была мастерица подколоть ядовитым словцом. Но только у меня разговор короткий — за косу и юбку на голову…»
«Так это у вас, у ролфи, такая национальная традиция — задирать юбки! Буду знать впредь!»
«А ведь ее к тому же придется кормить! — скривилась Грэйн, прикидывая количество оставшихся у нее сухарей. Ну, в общем-то, при известной экономии — из расчета по два сухаря на день — на неделю хватит. Вот только станет ли шурианская гадюка есть непритязательный ролфийский сухпаек?
«Не станет, так мне больше достанется, — решила эрна Кэдвен. — А подохнуть от голода она не успеет. Либо мы доберемся до побережья, либо диллайн нас поймают. Так что проблема провианта решится сама собой».
Однако кормить ее все же надо. И потому Грэйн без предисловий усадила свою пленницу на ближайший ящик и молча вручила сухарь. Шуриа немедля вцепилась в него сухонькими ящериными лапками. Ролфи уж было подумала, что хотя бы на время еды ползучая тварь заткнется, однако…
Джона осторожненько, быстрым змеиным движением лизнула черный, твердый, как подметка солдатского сапога, сухарь, глядя при этом Грэйн в глаза. И видя в них удивление и отвращение, еще раз попробовала кусок хлеба кончиком языка. А потом резко щелкнула зубами, с хрустом откусив изрядный кусок, как бы намекая, что у шуриа тоже очень крепкие клыки. Говорят же, что самый горький хлеб — это хлеб неволи. Истинная правда.
«Ешь, ешь, Джони, тебе силенки понадобятся. А то вот какая тощая — смотреть страшно», — бормотал дух ролфийского предка. Тонкие сферы, стараниями эсмондов насыщенные магией, добавили ему видимости.